Яков Каплан: Память, прошлое, разлуки, встречи, прожитые годы…

Kaplan

Яков Каплан. Живет в Израиле.

Лада Баумгартен: Яков, вы родом из Днепропетровска – сейчас город Днепр, как вы отнеслись к переименованию города? Какие-то эмоции испытали при этом? Хотя, насколько я знаю, это не первое изменение города. Дважды он был Екатеринослав, в 19 веке – Новороссийск, и только позднее стал Днепропетровском.

Яков Каплан: Как вы понимаете, по поводу тех прежний переименований я никаких эмоций не испытывал, да и к последнему отнесся относительно спокойно. Все-таки я уже много лет живу далеко от этого города. И время заслоняет меня от него, от его сегодняшних реальностей. Тем более что это самое переименование произошло, если так можно выразиться, в щадящем режиме. Город и раньше для краткости многие называли именно так – Днепр. Так что от подобного рода обрезания никто особо не пострадал, разве что городской бюджет… В то же время, вольно или невольно, испытываешь чувство утраты, ностальгии. Для меня именно Днепропетровск остается  малой родиной. Это название я впитал с молоком матери, тем более что родился в самом центре Днепропетровска, в доме номер два по улице Исполкомовской, фактически напротив бывшей городской управы…

Лада Баумгартен: Расскажите, пожалуйста, о вашем родном крае, ведь у него славная история. Это правда, что город изначально был задуман как третья столица Российской империи, после Санкт-Петербурга и Москвы? Почему именно он?

Яков Каплан: В историческом музее Днепропетровска я всегда с интересом разглядывал экипаж, похожий на небольшой теремок, так мне, во всяком случае, запомнилось, в котором по преданию путешествовали Екатерина II или, что скорее всего, кто-то из ее вельмож. Данное транспортное средство по причине поломки так и застряло на века в городе на Днепре. Указ же об сновании Екатеринослава был издан в 1784 году, а официально он был основан во время визита Екатерины II и по первоначальному плану призван был стать южной столицей Российской империи.

Думаю, роль тут сыграли и выгодное географическое положение края, и энтузиазм его губернатора Григория Потемкина, которого поддержала императрица. После их смерти, в силу ряда причин, идея сошла на нет. Помешала война, не было денег в казне. Император Павел I, стремясь уничтожить всякое напоминание о деятельности  матери, дал городу новое имя – Новороссийск. И уже после его смерти Александр I вернул первое название.

А в 1926 году Екатеринослав стал Днепропетровском в честь советского государственного и партийного деятеля Григория Петровского. Но как бы ни назывался наш город, и мне приятно об этом говорить, он никогда не был в тени, не был глухой провинцией, рос вширь и вглубь, развивался. Промышленность, торговля, население. Я как-то видел цифры. Если в 1865 году здесь проживало 22.8 тысяч человек, к концу 19 века – уже более 120 тысяч. Екатеринослав стал одним из крупнейших промышленных центров, и этот свой статус сохранил по сей день, несмотря на теперешние трудности и кризисы. У нас говорили, что Днепропетровск – пусть и не первый город в Украине, но и не второй. И все понимали, что это значит. Черная металлургия, металлообработка, знаменитый Южмаш и КБ Южное – один из ведущих и крупнейших  в свое время  ракетных центров…

Лада Баумгартен: Я знаю, что Екатеринославская еврейская община была одной из первых, получивших официальный статус в Российской империи. Через 15 лет после основания города указом Екатериной II евреям была предоставлена возможность селиться на этой земле. Именно тогда ваши предки прибыли в эту землю? Откуда, если не секрет? Или все произошло как-то иначе, и вы коренной днепропетровчанин?

Яков Каплан: Похоже, приднепровская земля действительно притягивала евреев. Здесь в этот период было спокойнее, чем в других местах, и, конечно же, было где приложить свои силы. Таков, думается, благотворный результат указа Екатерины II «О предоставлении евреям гражданства в Екатеринославском наместничестве и Таврической области». Так что не удивительно, что менее чем за одно столетие число евреев выросло в городе более чем в сто раз и составило 41.240 человек в 1897 году. То есть каждый третий горожанин и даже больше был евреем. В городе проживали богатые купцы, мелкие торговцы, ремесленники, промышленные и портовые рабочие. В 1833 году появилась большая хоральная синагога «Золотая роза», в которой и мне довелось побывать. Активная еврейская жизнь, насколько я знаю, продолжается в Днепре и сейчас. К сожалению, я не знаю, откуда прибыли мои предки. Вовремя не спросил, а сейчас уже не у кого. Вообще – многое безвозвратно упущено. Ну а что касается моих дедушек, бабушек, то я никогда не слышал, что они не местные, во всяком случае, и они, и другие наши родственники того поколения. Никаких преданий по этому поводу тоже нет. Так что могу сказать – я коренной днепропетровчанин, или днепрянин, не знаю, как сейчас правильно.

Лада Баумгартен: Вы знаете, как-то так сложилось, я нередко встречаю среди знакомых фамилию Каплан. И вы даже не первый. Какое-то время назад меня заинтересовал этот феномен, просмотрела через «Википедию» известных людей с данной фамилией, оказалось, что, как правило, это люди творческие – режиссеры, певцы, художники и, конечно, поэты… С одной стороны – это многое объясняет – мы – творцы, как бы оказываемся в некоем микромире. Согласны?

Яков Каплан: Не знаю, надо ли говорить о некоем микромире. Я думаю, у Капланов все, как людей, то есть они разные. Но лично мне не так уж часто приходилось встречать однофамильцев. Я даже однажды сочинил на сей счет миниатюру, она опубликована в книге «Позднее время» и называется «Экзотическая фамилия»: «Всю жизнь меня сопровождает моя особенная, проблемная и в чем-то, как мне долгое время казалось, экзотическая фамилия. С одной стороны, это естественно, ведь фамилия есть фамилия, а с другой – не совсем так, как у нормальных людей.

– Это ваша тетя в Ленина стреляла? – спрашивали меня иногда серьезно, иногда насмешливо. Иногда с намеком. Это выглядело тупо. Но я сдерживался, обижался и смотрел с недоумением. Как на заведомую глупость. И только многие годы спустя узнал, сколько достойных и даже знаменитых, известных, вошедших в историю людей носили мою, или правильнее будет сказать, эту самую фамилию. И даже тель-авивский небоскреб, в котором я занимаюсь сейчас далеко не самой почтенной работой, одним своим боком выходит на улицу, которая тоже, словно в насмешку надо мной, носит имя человека с той же фамилией. И про Фанни я прочитал немало.

Да,  конечно, – она не моя тетя. И вообще – не она, кажется, и стреляла… Но в любом случае, не знаю почему – у меня болит сердце, когда я думаю про эту нездоровую, несчастливую и, возможно, глупую женщину, которую убили без суда и следствия, а тело, как говорят, сожгли в мусорном баке где-то на кремлевских задворках… Теперь она мне кажется пусть не родным, но необычайно близким или, по крайней мере, не чужим человеком»…

Вот так я написал под настроение. Хотя, может быть, это интересно лишь мне одному…

Лада Баумгартен: Среди ваших близких были или есть еще служители слову?

Яков Каплан: Нет, я таковых не знаю. Возможно, я первый, хотя определение «служитель слову» мне не по душе. Оно слишком высокое и ответственное, а в моем случае, мне кажется, все проще. Для меня это один из способов самовыражения. Пригодный, скорее всего, лишь для внутреннего пользования

Лада Баумгартен: Тогда откуда у вас дар рифмоплетства, и надо признать – качественного? Хотя если углубиться в историю вашей фамилии, то Каплан – это перевод фамилии Kohen, т.е. священник. А русифицированные еврейские фамилии часто образовывались от названий профессий. Священнослужитель просто обязан владеть мастерством слова…

Яков Каплан: Хотя слово «рифмоплетство» мне не очень нравится, его можно трактовать по-разному и не всегда в свою пользу, слово «дар» в данном контексте звучит лестно, хотя я им применительно к себе и не обольщаюсь. Но, так или иначе, никакого поэтического дара я в наследство не получил. Мой дедушка Яков, он умер в годы войны, в эвакуации, был портным. Это по папиной линии. Девичья фамилия мамы – Блюс, среди наших Блюсов литераторов не водилось, но романтические натуры наверняка были. Я читал, что эта фамилия произошла от названия литовской деревни Блусы, то есть не исключено, что кто-то из моих предков был выходцем из этой деревни. Вообще я очень завидую людям, знающим свою родословную. Мой израильский друг Семен Мазус из Кирьят-Яма, например, воссоздал генеалогическое древо своей семьи, уходящее, как минимум, в середину 19 столетия. Это действительно древо. Имеющее и корни, и ветви.. Он проделал колоссальный  труд…

Лада Баумгартен: Яков, а как вы оказались на Дальнем Востоке?

Яков Каплан: Как оказался? Внешне очень просто. Посредством передвижения воинского эшелона из украинского города Умань через весь Советский Союз в поселок Вяземский, что в километрах ста южнее Хабаровска. Это был 1969 год… А в 1968-ом я был призван в армию, закончил учебку, стал механиком-водителем средних танков. Когда произошли бои за остров Даманский на советско-китайской границе, ряд частей был передислоцирован на Дальний Восток. И я в их составе тоже стал дальневосточником. В тот момент не по своей воле. Но, так случилось, что всерьез и надолго. Когда служба подходила к концу, подумалось, а как же я уеду отсюда и не увижу Владивостока, до которого рукой подать, ведь другой такой возможности не представится. Послал запрос на одно из предприятий Владивостока, получил приглашение на работу и поехал. Первую неделю жил на морском вокзале. А потом устроился, поработал несколько месяцев и поступил в Дальневосточный госуниверситет, филфак, отделение журналистики…

Лада Баумгартен: Чем вас привлекла журналистика?

Яков Каплан: Думаю, кажущейся близостью этой профессии с писательством, ну и вполне ошибочным представлением, что журналистика – это сплошная романтика и праздник, который всегда с тобой. Я, впрочем,  не единственный, кто думал примерно так же. И только потом понимаешь, что это практически работа без выходных. И рутины в ней очень много.  Хотя, конечно, не обходится без романтики и праздников. Я провел в Приморье почти двадцать лет. Это были молодые, лучшие годы жизни.

Лада Баумгартен: Я правильно понимаю, что практически большая половина жизни посвящена вами работе в СМИ? Начиная корреспондентом, вы прошли путь до редактора отдела и даже заместителя главного редактора – где?

Яков Каплан: Там же – на Дальнем Востоке. Я действительно работал одно время заместителем редактора газеты «Рыбак Приморья», в сфере интересов которой бы весь гигантский Дальневосточный бассейн и десятки предприятий добывающего и рыбообрабатывающего, научно-исследовательского, поискового и транспортного флота. Выходил в море и на больших судах, и на маленьких рыболовных сейнерах, некоторые командировки длились более месяца. Работал и в молодежной газете, и в других. А 1989 году вернулся на свою малую родину, устроился в вечернюю газету «Днепр вечерний» – тогда еще «Днепр» – было только названием реки.

Лада Баумгартен: Сегодня вы еще связаны с журналистикой? Или все-таки отошли от этой стези, отдавая предпочтение художественной прозе и стихам?

Яков Каплан: Нет, сегодня я с журналистикой никак не связан, разве что воспоминаниями и перекличками с некоторыми из старых друзей. Репатриация сократила мой профессиональный путь на 10-15 лет. В принципе, я не делаю из этого трагедии. Появилась внутренняя, духовная, психологическая ниша для поэзии, прозы. Все предыдущие годы я почти не писал ничего такого, что не касалось газеты. А тут появилась внутренняя свобода, раскованность. Раскрылись и какие-то творческие устремления – конечно, в меру отпущенных мне способностей.

Лада Баумгартен: Как давно вы репатриировались в Израиль?

Яков Каплан: Уже достаточно давно, в 2002 году. Но остается ощущение, что это произошло только вчера, и все эти годы слились в одно непрерывное действо. Мне было далеко за пятьдесят, и я трезво понял, что мне уже может не хватить времени, взлетной площадки для разбега и нового старта. Так оно, в принципе, и получилось. Но я не говорю, что получилось плохо. Ощущение полной свободы, которое иногда испытываешь, многое компенсирует.

Лада Баумгартен: Скажите, Яков, а как изменились вы после переезда в Израиль? С какими трудностями столкнулись, как преодолели?

Яков Каплан: Знаете, Лада, это вопрос на засыпку. Как я изменился? Мне кажется – никак, даже немного совком остался. И еще, может быть, поредели волосы и хуже стал характер. Что касается трудностей, то тут их целый джентльменский набор, который мало кому из репатриантов не перепадает. Так что вас, наверное, разочарует мой ответ. Незнание языка, потеря социального статуса, не «совсем» любимая работа. Это было, и это осталось. Для меня во всяком случае. Ведь у всех получается по-разному. Только все стало привычнее, обыденнее. Иврит мне не дался, а с этого, с языка, в стране начинается любое, даже маленькое движение. Хотя понимаю: и сам не без греха. Не хватило энергии, настойчивости. Но мне было не тридцать лет и даже не сорок. Мне было за пятьдесят, когда и знание языка ничего не гарантирует. Вот я сделал публикацию в популярном израильском издании, она понравилась. Но когда заикнулся о возможности штатной работы, голос редактора сразу потускнел: мол, какой штат, я, говорит, здесь один во всех лицах… Не думаю, что это так, но реакция характерная. Позвонил как-то в другое издание. Вот, говорю, я журналист, репатриировался из Украины, хочу встретиться… Не актуально, отвечают, и  тут же отключаются.

И правда – не актуально…

Лада Баумгартен: Вы успешны, выпускаете книги. Расскажите, пожалуйста, о вашем творчестве.

Яков Каплан: Спасибо на добром слове. Хотя успешность понятие растяжимое. Большая часть моих стихотворений написана в Израиле. А до этого я лет тридцать, то есть практически все годы моей профессиональной журналистской работы, почти не писал стихов. Был как бы не на той волне. А здесь появилась ниша, потребность. Я и сейчас не так уж много пишу, но три книги стихов и прозы издал. Я не умею писать на заказ, откликаться на политические события, я нынче вообще социально не самая активная личность и общественный темперамент у меня не очень высок. Но как-то проявляются внутренние, вечные темы. Память, прошлое, разлуки, встречи, прожитые годы. Быстротечность  времени, которое нам отведено. И тому подобное. О чем трудно говорить как-то иначе. Это то, что тревожит каждого, но каждый воспринимает и выражает по-своему. Мне кажется, я делаю это искренне, но особо отмечу: я не идентифицирую лирического героя и автора. Мы разные, хотя и родственные души. И еще я ничем не обольщаюсь. Трагизм существования человека в этом мире, отсутствие ответов на большинство вопросов, которые ставит перед нами жизнь, – вот, пожалуй, главное содержание моих текстов.

Лада Баумгартен: Скажите, что для вас Международная гильдия писателей, членом которой вы являетесь? Почему выбрали нашу организацию?

Яков Каплан: Мне нравится активная, наступательная деятельность МГП. Вы не даете замкнуться в себе, все время предлагаете содержательные, разнообразные мероприятия, предоставляете возможность общения с коллегами и приобщения к литературному процессу. И все это осуществляется в обстановке доброжелательности и демократизма отношений…

Лада Баумгартен: Что вас интересует помимо литературы?

Яков Каплан: О, Лада! Тут я могу нагородить бесконечное количество ни к чему не обязывающих слов. В результате окажется, что литература меня как раз интересует меньше всего. Зато очень занимают такие вопросы, как сняться в кино в Голливуде, получить Нобелевскую премию по физике, обойти пешком Гренландию. И еще многое другое, чего даже при известной скудости моего воображения и фантазии вполне достаточно.

Лада Баумгартен: Ваши планы на будущее?

Яков Каплан: А вот в планы как раз входят самые обычные вещи. Каждый раз, когда мне удается что-то написать, на мой взгляд, удачное, мне кажется, что это случилось в последний раз. И я прошу Бога повторить… У меня есть роман «Нижняя палуба» – давно хочу его опубликовать, но пока не решаюсь. И, наконец,  почти готова новая книга стихов – «Зал ожидания». Ее издание тоже в планах на будущее…

 

Логин

Забыли пароль?