Моисей Борода: Я тбилисец

Моисей Борода – кандидат искусствоведения, писатель, музыкант. Стипендиат фонда Александра фон Гумбольдта за исследования взаимосвязи музыкального и естественного языка.
Представитель МГП в Грузии.

Лада Баумгартен: Моисей, статья о вашем юбилее в Тбилиси озаглавлена «Четырёхмерное пространство еврогрузина Моисея». К вашему «евгогрузинству» вернусь позднее, а вот о четырёхмерности – сразу два вопроса: ну, три измерения я, зная вас, угадываю: исследователь – композитор – писатель. А четвёртое что? И второй вопрос: как вы совмещаете столь разные направления?

Моисей Борода: Четвёртое измерение – лингвистика, точнее, экскурсы туда в плане взаимосвязей музыки и языка. Что же до «как совмещаю»… Вначале было только одно измерение: исследование. Очень кратко: удалось обнаружить неизвестные ранее общие принципы организации музыкального и литературного произведения и построить аксиоматическую теорию музыкальных единиц, построить новые методы анализа музыки с участием математики. Потом были другие темы в русле «взаимосвязь музыкального и естественного языка». Второе измерение – литература – посетило меня в тридцать два года, и притом кратко и странно.

Лада Баумгартен: То есть?

Моисей Борода: Это были английские лимерики, которые как-то внезапно написались – первый написанный потащил за собой второй, и т. д. Как, почему – кто его знает? В конце «английского» пути написал «Балладу» о пуделе, который был принят на службу в американский 6-й флот, сражался, пал смертью храбрых, получил орден «Пурпурное сердце» и по ходатайству командования перед Ватиканом был причислен к лику святых. Почему вдруг возник такой бред – не знаю, но английским литераторам нравилось. Английские лимерики привели за руку русские. А потом был огромный Time-out. Никакой литературы вообще. Кран закрылся – на пятнадцать лет!

Третьим измерением, которое открылось тоже очень поздно, стала музыка. Это уже было на пятом году моей исследовательской работы в Германии. Внезапно я написал вальс, на следующий день – ещё, и т. д. Некоторые из написанных потом не раз исполнялись. Как-то сама собой оттачивалась техника. А потом вдруг возникла еврейская музыка. Как, что, почему – чего спрашивать? Довольно быстро музыка была исполнена, попала на разные радио…

А через несколько лет я так же вдруг написал свой первый рассказ. Показал моему самому строгому цензору – Софико (супруге). Действительно строгому – до сих пор с трепетом ожидаю её оценки того, что написал. Софико прочла и сказала: «Ну что ж – теперь в доме появился писатель». И добавила в шутку: «Теперь ты для меня потерян». Шутка осталась шуткой. А рассказы «пошли», вскоре набравшись на книгу.

Лада Баумгартен: Хорошо, а исследования, а музыка?

Моисей Борода: Музыка осталась и живёт рядом с литературой. Спят они в одной квартире, но в разных комнатах. Я сплю в своей. Когда приходит музыка, когда литература. Когда визитов долго нет, возникает страх. Стучаться бессмысленно: «Придём, когда захотим».

Что до исследований: ушла любовь. Нет, и сейчас возникают идеи. Но время надо делить, и тут уже говоришь старой любви: «Ты извини…» Впрочем, если закроется литературно-музыкальный кран, может быть, вернусь к первому кругу – как знать.

Лада Баумгартен: И всё-таки: что для вас главнее – музыка или литература? Допустим, пришла идея музыкальной композиции и одновременно – рассказа. Или так не бывает?

Моисей Борода: Увы, бывает. И это очень нехорошая ситуация. Когда возникает литературная идея – рассказ или публицистика – это быстро начинает писать само себя (я его начинаю рассказывать себе), но потом НАДО садиться и записывать. Если что-то мешает – а раньше я активно доцентствовал – это очень мучительно. Но литература ещё туда-сюда, слова живут в голове/душе дольше. А музыка – дама строгая. Она требует немедленного внимания. Незаписанное может исчезнуть раз и навсегда.

Лада Баумгартен: Моисей, вы неоднократно называли себя евреем грузинского разлива. Это шутка или…

Моисей Борода: Это правда. Точнее: Тбилисского разлива. Я родился и вырос в Тбилиси, и до сих пор с гордостью говорю «тбилисели вар»: я тбилисец. Рос в тепличной атмосфере, не ведая и тени недружелюбного отношения к моей, так сказать, пятой графе. Я воспринял многое из того, что отличало тбилисскую жизнь. Постепенно это оказывало на меня влияние – а уж когда я вошёл в мир семьи Софико – это грузинское сделало меня действительно «еврогрузином», как это точно отметил в своей статье Владимир Саришвили.

Лада Баумгартен: А ваши родители – они тоже из Грузии?

Моисей Борода: Нет, и мама, и папа родились в Белоруссии. Когда они поженились – папа к тому времени работал в Сталинграде, они и стали там жить. Началась война. Папа ушёл на фронт. Мама была в эвакуации. А родители и папы, и мамы остались в Белоруссии. Вскоре с частями вермахта пришли «Айнзатцкоммандо». Евреи были расстреляны. Папа был на войне тяжело ранен, попал в госпиталь в Сталинири (сейчас – Цхинвали), мама нашла его. Всё – родители, родительский кров – сгорело в пламени Холокоста. Кто-то посоветовал поехать в Тбилиси. Вот так всё получилось.

Лада Баумгартен: Вы – автор рассказов, публицистики, стихотворений. Хотя бы в отношении прозы вы можете сказать – её объединяет то-то и то-то. Так сказать, ваша супертема.

Моисей Борода: В самом общем смысле «парабола жизни» – от рождения до смерти. Но это – самый общий смысл. Лучше скажу о циклах. Один из них – рассказы о животных. Я верю, что у животных есть душа, что они способны любить, радоваться, горевать, переживать одиночество, потерю кого-то, кого любил… Таковы мои собачка Моська, обезьянка, тигр, лев. Единственный герой рассказа – страшнее страшного: кобра. Во всех случаях я стараюсь говорить не со стороны. Поэтому меня так тронули слова Хаима Соколина – замечательного литератора (а также «по совместительству» доктора геологических наук): «Откуда вы все это знаете? Вы что – жили бок о бок с моськами, слонами, змеями и прочей фауной? Они вам рассказывали о свои радостях и печалях? …Вас почитать, у них, и правда, душа есть. …Жаль только, что ваши герои никогда вас не прочтут…» Да, для меня мои герои из «братьев наших меньших» – почти люди.

Вторая моя супертема – Сталин. Одна из самых загадочных и страшных фигур мировой истории. «Тридцатилетье власти, величья и беды» – точные слова Бориса Слуцкого. Первое столкновение с «темой» – задолго до того, как меня посетила дама литература – было в Тбилиси. К нам в гости пришла наша родственница (т. е. родственница Софико, но все её родные – и мои, я их, так сказать присвоил) Вардико Хоштариа – литературный редактор издательства «Хеловнеба», глубоко образованный человек, в то время уже пожилой. Двоих её братьев расстреляли в 1937-м в день ареста. Зашёл разговор среди других тем о Сталине. И я услышал от тёти Вардико: «Сатана! Помните, как сказал Христос: „Изыди от меня, Сатана!“» Эти слова крепко врезались мне в память – и когда я много-много позже писал мой рассказ «Концерт Моцарта», я закончил его этими словами героини, произнесёнными в полусне: «Изыди от меня, Сатана!» Всё неоднозначно в этом человеке. Он построил Третий Рим – ад на земле; его наследники жили/живут десятилетиями на проценты с этого политически-террорного капитала. И – читатель, библиотека которого насчитывала более 20.000 томов, серьёзно образованный в истории, понимающий музыку. Человек с задатками лирически-трагического поэта – и кавказский «акционер». Блестяще разбиравшийся в грузинской литературе, грузин по крови – и заливший свою страну кровью в 1924-м и 1937-м. Вот этот клубок противоречий был и, может быть, останется ещё какое-то время моим «героем». Его свидание (в «Концерт Моцарта») с его любимой пианисткой Марией Юдиной (чего реально не было), его «успение», когда тело его уже умерло, но душа ещё жива и не может примириться с фактом Его (!) смерти («Успение Вождя»), его разговор с Алексеем Толстым, (этого тоже не было, но могло быть), воскресшим из памятника Маяковским… Атмосфера тотального страха («Свет далёкой звезды»)…

Третья тема моих рассказов – еврейская. Четвёртая – условно говоря – любовная тема. Пока это рассказ и маленький роман. Вот, в основном, всё. И всё-таки, возвращаясь к началу: основная тема – парабола жизни.

Лада Баумгартен: Вы пишете на нескольких языках. Какой из них вам наиболее близок?

Моисей Борода: Русский – тот, на котором говорил с детства. Другие языки пришли – увы! – много-много позже.

Лада Баумгартен: У вас есть несколько «параллельных» рассказов на русском, немецком, грузинском. Это переводы с русского?

Моисей Борода: Нет. Переводить себя я не могу. Кроме того, например, рассказ «Ответ» был сперва написан по-немецки, потом по-грузински и уже потом по-русски. Рассказ Come una scala (аллюзия на итальянскую поговорку «Жизнь – как лестница, одни спускаются по ней, другие поднимаются») я написал по-немецки, и только спустя год возникло желание написать его по-русски. Сюжет, общие линии те же. Но нюансы… У каждого языка своё мироотражение.

Лада Баумгартен: А переводы? Вы переводите с итальянского, с грузинского. Прозу или и стихи тоже?

Моисей Борода: Стихи никогда: я – не поэт. Несколько более-менее удачных стихотворений – случайная удача, не больше. Поэтому – только прозу. Что сказать о переводе: это всегда перевоз с одного берега на другой. И ещё хождение по тончайшему канату на большой высоте: шаг влево – сорвался в руссицизм, шаг вправо – приземлился в итальянизме/грузинизме. Поэтому прежде чем понравившийся рассказ прочтён «до дыр», до того, что чувствуешь, что ты его как бы написал, что его герои как бы твои, за перевод я не сажусь.

Лада Баумгартен: Не возникает соблазна отсебятины?

Моисей Борода: Нет. Намерение «улучшать автора» при переводе – от дьявола.

Лада Баумгартен: На вашем счету несколько опубликованных в «Новом Ренессансе» интервью с замечательными людьми – режиссёром Темуром Чхеидзе, академиком Гигой Батиашвили, председателем Союза писателей Грузии Маквалой Гонашвили, директором музея еврейской культуры Гиви Гамбашидзе, Президентом «Русского Клуба» Николаем Свентицким. В каждом из них найден индивидуальный тон. Как вам это удаётся?

Моисей Борода: Если ответить кратко, удачность этих интервью — от моего восхищения теми, с кем беседовал, от глубокого уважения к ним. Судьба вообще одарила меня знакомством с замечательными людьми. Гулбат Григорьевич Торадзе, старейшина советского музыковедения, цитирующий в оригинале Верлена, Гѐте, Гейне. Игорь Аполлонович Урушадзе, отец замечательного поэта Паолы Урушадзе — человек, создавший первую в СССР кафедру эстетики и искусствоведения. Важа Азарашвили — композитор, чей исключительный дар был отмечен Шостаковичем. Владимир Валерьянович Чавчанидзе, директор Института Кибернетики, «крестник» моей написанной на третьем курсе первой статьи, представленной им в Сообщения Академии Наук Грузии — человек, с которым у меня сложились с самого начала тѐплые отношения. Марина Дмитриевна Сабинина — выдающийся музыковед, мой первый оппонент на защите, затем — старший друг. Франгиз Али заде – одна из ярких звёзд на небосклоне современной музыки. «Мой» профессор в Германии, Габриэль Альтман — основоположник научного направления. Ион Деген — один из ведущих ортопедов СССР и затем Израиля, замечательный прозаик и поэт, и — награждѐнный всеми возможными орденами танкист-ас Великой отечественной войны. Семѐн Резник — автор уникальных по жанровому охвату книг об учѐных, монографий по истории России, романов… Борис Кушнер — выдающийся математик и поэт. Отмеченная ярким талантом как поэт и организатор, председатель Союза Писателей Грузии Маквала Гонашвили. Вы, Лада: работа с вами — всегда творческое сотрудничество, вдохновенность которого трудно переоценить. Давид Шемокмедели, президент Всегрузинского Общества Руставели, автор впечатляющих новелл и стихотворений. Многосторонне одарённый Владимир Саришвили – поэт, переводчик, эссеист. Манана Дангадзе и Алина Талыбова, чей поэтический дар впечатляет с первого взгляда. Известный в России и Грузии театровед Вера Церетели… Всех упомянуть невозможно.

Лада Баумгартен: Моисей, вы сказали, что были – ну, не совсем осведомлены о еврейской культуре. Вы в то время не ощущали вашей принадлежности к еврейству как чего-то особенного или…

Моисей Борода: Понимаете, я жил в слишком тепличной атмосфере, и с другой стороны, был отделён от того источника живой еврейской традиции, каким были грузинские евреи. Наша семья? Ну конечно, она была еврейской. Более того, мой папа с четырёх лет ходил в хедер, потом закончил еврейскую десятилетку (последний выпуск, после этого еврейские школы были закрыты). Но всё это было раздавлено, убито Холокостом (шесть миллионов убитых только потому, что они были евреями!) и страхом послевоенных лет правления Отца и Учителя. Да и потом из Центра исходили соответствующие флюиды. Да, в Грузии это максимально смягчалось, чего-то вообще не было, но… Кроме всего, мы, горстка т. н. «русских евреев» были фактически изолированы от грузинских евреев, живших на этой земле уже 2.600 лет, сохранивших потому все традиции. Ощущение еврейства пришло ко мне уже в Германии, с первой написанной нотой моей еврейской музыки. Душа созрела. Так появилась, например, моя пьеса El male rachamim, много раз исполнявшаяся. Мне говорили: ты написал хазанут (еврейская молитва). А я до этого хазанут не слышал. Позор, конечно. Представляю – какое впечатление это признание произведёт на моих израильских друзей. Но: что было, то было.

Лада Баумгартен: Моисей, под конец несколько кратких вопросов – с ожиданием коротких ответов.

Моисей Борода: Пожалуйста.

Лада Баумгартен: Ваше отношение к МГП?

Моисей Борода: Это для меня замечательная платформа, возможность делать что-то, что доставит другим радость. Вообще, в моём возрасте как-то перестаёшь жить для себя (собственно, это началось у меня гораздо раньше – и правильно. Знаменитое изречение рабби Акивы: «Если ты только для себя – для чего тогда ты?»).

Лада Баумгартен: Вы, насколько я знаю, «задействованы» как организатор не только в литературе.

Моисей Борода: Я – председатель регионального отделения Немецкого Союза Музыкантов. Тут тоже стараюсь сделать для Грузии что-то: концерты, немецко-грузинские вечера культуры. Ну а ещё – недавно сделал вечер памяти священников, убитых в годы «Третьего Рейха» – написал тексты, сделал диа-шоу с музыкой. Прошло очень хорошо. Кстати, среди почтимых на этом вечере был грузинский монах-архимандрит Григол Перадзе, погибший в Освенциме.

Лада Баумгартен: Совсем короткие вопросы. Ваши любимые композиторы?

Моисей Борода: В опере – Верди, Пуччини, в инструментальной музыке – Бетховен, Шуберт, Шостакович.

Лада Баумгартен: Любимые поэты?

Моисей Борода: Из русских – Пушкин, поэты 20-го века: Заболоцкий, Тарковский. Из грузинских – Руставели, Важа Пшавела.

Лада Баумгартен: Качества, которые вы больше всего цените в людях?

Моисей Борода: Искренность, доброжелательность, способность воспринять нечто для человека новое.

Лада Баумгартен: Качества, которые для вас категорически неприемлемы?

Моисей Борода: Лизоблюдство, высокомерие, продажность.

Лада Баумгартен: Ваше хобби?

Моисей Борода: Нет никакого. Любимое дело – это то, чем я занимаюсь в данный момент.

Лада Баумгартен: Может быть, шахматы?

Моисей Борода: Нет. Всерьёз не пробовал – и так с первого взгляда ясно: Б-г лишил способностей. Так же и с вождением машины – ну бездарен, и бездарен. Ни реакции, ни умения, ни желания. Зато вот Софико тут – виртуоз.

Лада Баумгартен: Спасибо за интервью.

Моисей Борода: Это вам спасибо.

Логин

Забыли пароль?