Милана Гиличенски: Французские Новеллы

Книга о Бессарабии и об истории бессарабских евреев

Знакомству с этой интересной книгой о Бессарабии и об истории бессарабских евреев, написанной писателем из Штутгарта Миланой Гиличенски, предшествовало исполнение одной из наиболее знаменитых рахманиновских фортепьянных пьес – Прелюдией до-диез минор известным в музыкальном мире Украины пианистом, композитором и доцентом киевской консерватории Вадимом Журавитским.

Почему же именно это фортепианное произведение Сергея Рахманинова Прелюдия до-диез минор стало началом литературно-музыкального вечера, посвященного презентации книги Миланы Гиличенски «Послеоттепель»?

Подсказку для понимания, отчасти, мы находим во второй ее книге «Французские новеллы», в новелле «Лунный свет». Ее героиня – молодая женщина по имени Женя, готовясь к вступительным экзаменам, играла очень сложное фортепианное произведение – вторую балладу Шопена. Играла виртуозно, но играла как-то отстранённо, совсем не задумываясь над тем, что исполняет.

«…– Ты представляешь себе, о чём эта музыка, Женя? – наконец спросила учительница.

Ну да, Женя представляла себе. Это, скорее всего, река, спокойно текущая в долине, но, сорвавшись с высокого утёса вниз, превращающаяся в грозный поток, типа лермонтовского «Терека». В общем, картина природы.

– Не пора ли, дитя, научиться «читать» эти картины? Как правило, в них зашифрованы человеческие настроения и мысли, часто это характеры, даже не один, несколько. Или даже притчи, баллады, легенды…»

Отсюда начинаешь задумываться и углублённо размышлять над книгой «Послеоттепель», и понимать, что книга о судьбе бессарабских евреев, об их крае – своим содержанием чем-то близка к содержанию музыкального произведения Прелюдия до-диез минор, которое начинается с лаконичного трезвучного мотива-тезиса: ля — соль? — до? в темпе Lento. Мотив –  тревожный, суровый, похож на удары колокола. Он, мотив, ассоциируется с темами рока, фатума или фортуны. Это спор грозной судьбы с неугасимой человеческой надеждой.

Рассказ о книге и о себе Милана Гиличенски, обращаясь к залу, начала словами: «Я – врач и большую часть дня вижу мир с его лицевой стороны. Я давно поняла, что и у лицевой стороны есть своя глубина: каждый день она предлагает достаточно материала для раздумий и времени для пространства «за изнанкой» – того самого блоковского «рая заветных песен» – остаётся до обидного мало.

И всё же, если не упустить часа дня, когда открываются «таинственные шлюзы», тебе удастся оказаться «по другую сторону барьера». Ты увидишь там мир и людей в иной перспективе и задашь себе вопросы, которые на «поверхности» в дневной суете просто не приходят в голову. А если очень повезёт, на некоторые можно даже найти ответ. Если же в какой-то момент о красоте и боли увиденного захочется кричать, стоит «сесть и начать рассказывать».

Свой жизненный, профессиональный путь врача Милана избрала, идя по стопам отца. Раздумывая над тем, кем ей стать «физиком» или «лириком», для неё ответ прозвучал однозначно – «физиком».

«Я понимала, что все эти мои мечты стать режиссером или заниматься журналистикой – достаточно нереальны, и пошла по другому пути. Ну вот и все… – говорит она о себе Вольдемару Панкрацу, автору очерка о персональной фотовыставке писательницы. – А потом все равно желание заниматься чем-то творческим победило, и я начала делать и то, и другое, и третье… Я очень рада, что нашла для себя эту отдушину, потому что иначе было бы грустно».

Слова Миланы Гиличенски лишь только ещё раз убеждают и подтверждают: пробовать обмануть или обойти судьбу – занятие неблагодарное и бесполезное.

Как-то у Алексея Федоровича Лосева, доктора философских наук, ученого, написавшего более 600 трудов на самые неожиданные темы – от античных до таких как «Музыка как предмет логики», признанного светила по античной мифологии во всем научном мире, человека, прошедшего все круги ада сталинских лагерей, студенты на лекциях спросили: «Верите ли вы в судьбу?» – «Да», – ответил им профессор. – «Почему я появился именно сегодня, а не вчера и не завтра? Значит, мне суждено было пройти именно тот жизненный путь, который мне предопределила судьба».

Александр Порфирьевич Бородин получил блестящее домашнее образование – владел несколькими языками, играл на фортепиано, флейте, виолончели. Но с юных лет увлекся химией и в зрелом возрасте достиг европейского признания как ученый-химик. Защитил диссертацию, получил доктора медицины. Был профессором, заведующим кафедрой химии, академиком. Стал автором более 40 научных работ. Дружил с такими известными учеными как Сеченов, Бутлеров, Менделеев. Но музыка не оставляла ученого – она звучала в его душе даже во время лекций. Опера «Князь Игорь» принесла ему всемирную известность. На склоне лет Александр Бородин всецело посвящает себя музыке, хотя в материальном отношении это приносит ему довольно скудные дивиденды.

В чем-то схожа судьба, почти ровесника Александра Порфирьевича Бородина, другого выдающегося композитора, – Николая Римского-Корсакова. Он также, как и Александр Бородин, получил прекрасное домашнее образование. К музыке его приобщили с шести лет. Но маленькому Нике, так его называли дома, пророчили блестящую карьеру морского офицера. В 12 лет он поступает в морской кадетский корпус, но занятия музыкой не прекращает. По окончании учебы в кадетском корпусе Николай Римский-Корсаков отправляется в трехлетнее кругосветное плавание, из которого возвращается автором Первой симфонии. Подобно тому, как химия и музыка безраздельно царили в душе Александра Бородина, так и в душе Николая Римского-Корсакова музыка и морское дело властно предъявляли свои права на его внимание, время и творческую энергию. Римский-Корсаков дослужился до адмиральских погон, но оставляет службу и полностью переходит на менее оплачиваемую преподавательскую работу в консерваторию. Его оперы «Садко», «Царская невеста» и другие музыкальные произведения приносят ему всемирную славу.

Похоже, что судьба с юных лет протягивала свою руку и Милане. Ей повезло встретить высоко эрудированного человека Арона Равича и брать у него частные уроки английского языка. Арон Равич – выпускник и обладатель 4-х университетских образований, после всех превратностей судьбы, доживал свой век в небольшом молдавском городке Оргеев. Его уникальная методика освоения языка помогла впоследствии Милане освоить и немецкий язык. Судьба свела её ещё с одним человеком – Анатолием Драганом, другом её отца, врачом, чья увлечённость живописью и скульптурой позволила приобщить юную деву не только к искусству, но и ко всему прекрасному в окружающем её мире.

«Вообще-то я всегда любила искусство: живопись, музыку, я закончила музыкальную школу по классу фортепиано, – продолжает Милана рассказывать о себе Вольдемару Панкрацу. – Мне всегда хотелось себя выразить, творить, что-то делать, но я не знала, как. То есть у меня не было „собственной песни“».

У балканских народов бытует мудрость: «Будешь судьбе противиться –   она будет тебя тащить, будешь поклоняться – подарит крылья».

Кавалер звания «Золотой лауреат Международной гильдии писателей», автор персонального вернисажа художественных фотографий, пусть пока немногими, но какими весомыми титульными крыльями наградили увлечённость и влюблённость в искусство и литературу Милану Гиличенски. Но не только титулами отплатили писательнице за талант, увлечённость и влюблённость в искусство и литературу. Кладезь мудрости и духовное богатство – самая бесценная награда Милане, перед чем так искренне преклоняется, чему изумляется и чем восхищается автор обширной статьи «Первая книга» Михаил Мирский:

«Книга Миланы Гиличенски „ПОСЛЕОТТЕПЕЛЬ“, о которой идет речь, безусловно, рассчитана на умного читателя. Эта книга, если хотите, исповедь поколения, которому сегодня перевалило за сорок. В некотором смысле – психологический зондаж личности минувшей эпохи, над которой довлели идеологические догмы времени. Общество социализма представляло собой весьма неоднородную массу. Кто-то искренне верил в идеалы и в посулы „вождей“, кто-то изощренно приспосабливался к обстоятельствам, ловко лицедействовал, лицемерил. Научился „не высовываться“, быть „как все“. Но были люди, которые вопреки всем превратностям судьбы оставались верны духовным ценностям предков. Именно таким героям отдает предпочтение автор книги».

Чтобы усилить своё субъективное личное чувство как писательницы к происходящим событиям и судьбам героев книги «ПОСЛЕОТТЕПЕЛЬ» в середине повествования прозвучала пьеса Элегия Рахманинова, показывающая различные оттенки поэтического чувства: то меланхоличную печаль – воспоминания о давно прошедшем, – то светлую грусть, то надежду.

Книга – лишь только начало литературного пути Миланы Гиличенски. За первой книгой придёт вторая, третья … пятая и т. д., ибо ничто на Земле не проходит бесследно…

И в жизни писательницы Миланы тоже, в ней живут два человека: художник и ремесленник. Но какой ремесленник! Высокой культуры мышления, без которого ей никогда не стать высококлассным специалистом, и эти две линии не могут иметь завершения. Совершенствуя самого себя, для человека становится доступной тонкая материя игры высоких чувств – верный подсказчик в сложных жизненных ситуациях, когда бессилен Разум. Только высокие чувства могут указать человеку на такие начала как Добро и Зло. Без них жизнь человека будет лишена радости и красок.

Размышляя над тем как ей, Милане, с её прежней квалификацией гастроэнтеролога, пришлось добирать недостающие знания по специальности прямо на практике, удалось не только корректно обсуживать пациентов, но и удержаться на рабочем месте в течение восьми лет; а потом успешно сдать “тот самый страшный экзамен”, чтобы получить немецкое гражданство и, наконец, открыть собственную практику, на ум приходят слова Дмитрия Лихачёва, учёного с мировым именем, признанного специалиста в области древнерусской литературы: «Точные науки не могут развиваться без динамического развития гуманитарных наук, – подчеркивал академик Дмитрий Лихачев в предисловии к книге „В. И. Вернадский: pro et contra”. – Ибо именно гуманитарные науки обеспечивают должный уровень интеллигентности ученых, занятых исследованиями в любых областях знания».

Умолкла речь героини вечера и полились чарующие звуки Адажио Баха, а в памяти всплывали строчки стихов Осипа Мандельштама, посвящённые Й. С. Баху:

 

Здесь прихожане – дети праха,

И доски вместо образов,

Где мелом – Себастьяна Баха

Лишь цифры значатся псалмов.

Разноголосица какая

В трактирах буйных и церквах,

А ты ликуешь, как Исайя,

О, рассудительнейший Бах!

Высокий спорщик, неужели,

Играя внукам свой хорал,

Опору духа в самом деле

Ты в доказательстве искал?

Что звук? Шестнадцатые доли,

Органа многосложный крик –

Лишь воркотня твоя, не боле,

О, несговорчивый старик!

 

И лютеранский проповедник

На черной кафедре своей

С твоими, гневный собеседник,

Мешает звук своих речей.

 

 

В философии музыки Баха нет точного водораздела – Бах возвышенный и земной. У него Возвышенное живет в земном, а земное – в Возвышенном, духовном. Для Баха-художника трагическое становится осмысленной реальностью. Именно Бах открыл для человечества в музыке философское понимание трагичного. И в этом книга Миланы Гиличенски в чём-то близка к музыке великого композитора.

Но вечер не закончен.  И опять звучит музыка – произведение Даргомыжского на слова Лермонтова «Отчего» (1840) более известныое у слушателей как романс «Мне грустно» в исполнении бывшего солиста ансамбля песни и пляски Центральной группы советских войск и солиста Львовской филармонии, дипломанта всесоюзного конкурса молодых вокалистов Александра Носкова и концертмейстера Элеоноры Ягудиной. Романс «Мне грустно» исполнители посвятили третьей новелле «Лунный свет» – из второй книги писательницы «Французские новеллы», в которой юная героиня разочаровалась в сверстниках, считавшая их своими героями-поклонниками.

Воспеть величие прекрасных французских новелл позволил прекрасный шлягер 70-х годов «ПАРИЖСКОЕ ТАНГО». Особенно рельефно и выпукло подчеркивает Шлягер красоту первой новеллы «Главное – Париж…», а также всё, что дорого сердцу автора во Франции, рассказанное им и в других новеллах.

Итоговую Оценку книгам Миланы Гиличенски хотелось бы выразить словами великого чешского писателя, философа, педагога Яна Амоса Коменского, который еще в ХVII столетии писал:

«Все народы земного шара должны иметь написанные на своих языках книги, которые бы их просвещали, поскольку по законам божеским и человеческим Мудрость есть всеобщий учитель. И каждому питомцу любой науки говорилось на своем языке как смягчать всех людей добрым духом и обычаем, для общего блага всех народов».

 

Афос Ремел

Логин

Забыли пароль?