Марина Карио, писатель, поэт, член, Союза писателей России, Клуба современных писателей «Золотое руно». Живёт в Москве.
Лада Баумгартен: Марина, насколько я знаю, вы родились на Востоке. Верно? Кто ваши родители?
Марина Карио: Моя судьба с раннего детства была насыщена яркими событиями, разными – удивительными и цветистыми, бесповоротными и горькими. Я родилась в поезде «Москва–Пекин», что само по себе явилось сакральным фактом единения во мне европейской и восточной ментальности на всю жизнь. В каждом уголке мира я чувствую себя хорошо, тяготею к изучению чужих культур и пространств. Каждый камень и каждое облако помогают мне в творчестве.
Мой отец, геодезист и картограф по образованию, был очень пытлив и многосторонне развит, знал несколько восточных языков, вобрав в себя кровь трёх юго-восточных народов, отлично рисовал, защитил докторскую диссертацию по окончанию аспирантуры МГУ в Москве, где и встретил мою маму. Мама – москвичка, экономист, в то время училась в МГУ. Они полюбили друг друга, поженились.
Отец много ездил в геодезические экспедиции по странам Юго-Восточной Азии. Тяготел к культуре Тибета, составлял карты местности. Там он близко подружился с тибетским монахом, которого приобщил к моему воспитанию. Мне было три года. Днём я слышала тибетскую речь, а утром и вечером – русскую. Отец и мать разговаривали со мной только на русском языке. Я помню, что всех понимала, и как выяснилось, навсегда. Потом отца перевели на дипломатическую работу. И мама в то время часто присутствовала с ним на дипломатических приёмах. Она была невероятно красивой женщиной, с хорошим вкусом, очень любила музыку. Надо сказать, моя семья по маминой линии очень музыкальна. Голос бабушки навсегда остался в моей памяти, как скрипичный ключ. Сестра моей мамы, Шадрина Маргарита Васильевна, выдающийся педагог по академическому вокалу, доцент музыкального института им. Шнитке в Москве, недавно ушла от нас. Её ученики поют в лучших оперных театрах мира.
Лада Баумгартен: Какие-то яркие ваши детские впечатления остались от того периода? Если да, то какие?
Марина Карио: Безусловно. Именно детские впечатления формируют нас. Не буду первооткрывателем, если скажу: чем многообразнее опыт, тем многогранней человек. Мои детские впечатления и перипетии судьбы я поведала в рассказе «Покидая восток», который был выслан мной в качестве конкурсной работы на литературный фестиваль «Русский STIL-2016», проводимый Международной гильдией писателей и искренне рада тому, что он был оценен жюри и стал «серебряным лауреатом» фестиваля. А я стала членом МГП. Рассказ напечатан в альманахе фестиваля. Его можно прочесть и на русских сайтах «Журнальный Мир», «Золотое руно», «Читальный зал». Также в составе контента альманаха «Золотое руно» 2017 рассказ попал в библиотеку Йельского университета в США. Это сакральное, может быть, непривычное для глаз свободой и красками откровение. И что очень важно – это судьба человека и контекст эпохи.
Главное, что дал мне опыт пережитого в детстве, – это чувство внутренней свободы навсегда, интерес к культуре, поэзии и религии, любовь к природе во всех её проявлениях, вдумчивость, наблюдательность. В этом смысле мне невероятно близок и понятен очень неординарный, интеллектуальный актёр Киану Ривз, в котором намешана гавайская, китайская и британская кровь. Его роли в «Маленьком Будде» Бернардо Бертолуччи, «47 ронинов» Хироюки Тагава, в американском фильме «Дом у озера», где он так тонко сыграл в дуэте с Сандрой Баллок. Я вижу, понимаю, откуда эта пластика, глубина, сдержанная страстность и интеллект.
Лада Баумгартен: Я знаю, что вы изначально тянулись проявить себя в творческом плане. Ведь, и семья, в которой вы воспитывались, была творческой. Почему вы выбрали балет?
Марина Карио: Я иногда смеюсь: танцевать научилась раньше, чем ходить… Не я выбрала балет, но балет выбрал меня. Мы с мамой вернулись в Советский Союз, когда мне было пять лет. У мамы появилась седина. Жизнь её сложилась непросто. Во время Второй Мировой войны ребёнком мама попала в оккупацию к фашистам на территории Украины. Там летом 41-го года её настигла война. Родители были в Москве. Мама была заключена в детский трудовой лагерь. Днём детей заставляли рыть оборонительные рвы для фашистов, ночью дети спали на земляном полу в бараках. Каждое утро выносили трупы. Мама сильно застудилась, но выжила. Когда советские войска освободили выживших, мама возвращалась в Москву на товарнике, на подножке поезда.
Теперь мама вернулась в Москву второй раз, уже с востока. Это было не лёгкое время для нас. Для меня вдвойне, так как я потеряла отца. Видимо оттого, что я ещё не могла выразить свои чувства на бумаге, они вырывались другой формой передачи – пластикой. Я очень часто и подолгу танцевала наедине с собой. Сама себе была и хореограф, и танцовщица. И, конечно, генетически во мне звучали музыка и ритм. И мне действительно казалось, что я разговариваю с кем-то небесным, меня слышат и даже отвечают. С шести лет я занималась в балетной студии, потом поступила в Московское Хореографическое училище и уже не мыслила себя без балета… Но травма или перст судьбы приготовили мне иное.
Лада Баумгартен: На смену балету пришла музыка. Какой инструмент вы освоили, стало ли музицирование профессиональным делом или только увлечением для души?
Марина Карио: Сколько себя помню, всегда мечтала играть на фортепьяно. Когда исполнилось девять, бабушка подарила мне инструмент. Это было настоящее счастье. После ухода из балета, я поступила в музыкальную школу на класс фортепиано и закончила его экстерном за четыре года вместо семи. Педагог Елена Михайловна Чащина обучала меня по ускоренной программе для одарённых детей, и меня просто переводили в конце учебного года через класс, то есть из первого в третий, из третьего в пятый, потом шестой, седьмой. На выпускном экзамене я играла Прелюд № 1 Рахманинова, очень известное и сложное произведение. У меня дома до сих пор сохранился винил «Прелюды Рахманинова в исполнении Эмиля Гилельса». Слушаю порой и удивляюсь, неужели я могла такое играть? Рахманинов для меня на всю жизнь остался гением фортепьянной музыки номер один на земле. А его концерт № 2 для фортепиано с оркестром – моя Вселенная. Пожалуй, по силе эмоционального воздействия я могу поставить рядом только Восьмую симфонию Шостаковича. В этих произведениях, их звуках и волнах всё – жизнь и смерть, падения и взлёты, войны и потери, кажется, общие слова, но они касаются каждого. Сейчас играю редко, очень редко, для души.
Что дала мне музыка? Когда я слушаю человека, то не столько вникаю в слова, сколько слышу их краски и звуки, и от этого возникает чувство правды или фальши.
Лада Баумгартен: А когда к вам пришли первые стихи? О чём они были?
Марина Карио: Первые стихи пришли неожиданно, когда мне было 12 лет. И я до сих пор помню их, эти детские, но такие искренние строки. Стояла зима. Снежная зима. Ночь. Мне не спалось, я подошла к окну, взглянула на улицу и прошептала:
На окошко дымка ложится От дыханья несомкнутых век. Мне сегодня опять приснится Первый московский снег. Тишина. Лишь полоска света Оставляет печать свою На снегу, где фонарик с лета И где я, чуть печалясь, стою. От волнения всё замирает, И сосна напевает мотив. В сладкой неге душа моя тает Обо всём на свете забыв… И качается в такт снежинкам, Убегающим в звёздную даль, Отпуская кусочек света И мой летний поблёкший фонарь.
Я записала эти строки на листке бумаги, и с тех пор лист бумаги стал для меня тем волшебным закутком, где можно творить свой маленький мир. Поэзия многомерна. Всё, что я познавала и любила, срослось в единый пазл. Музыкальный и литературный язык, язык жеста и красок. В тексте я вижу рисунок. В рисунке читаю текст. В музыке я слышу язык, рисунок и бога. Кажется, Апполинер (Костровицкий) говорил: «Поэзию я ощущаю зрительными, вкусовыми и тактильными рецепторами». Я с ним согласна.
Лада Баумгартен: Но я знаю, что ваш литературный талант не ограничивается лишь поэзией. Это верно, что вы в своё время писали статьи для «Огонька»? И что за журнал «Нация»? Я правильно понимаю, что здесь вы уже перешли к семейному издательскому бизнесу? Для кого издавался журнал? Его направленность?
Марина Карио: В 90-е мы все проснулись в другой стране. У меня уже был муж и ребёнок. Муж был спецкором «МК» и внештатным корреспондентом «Огонька». Открылись шлюзы. И мы решили попробовать себя в семейном издательском бизнесе. Журнал «Нация» задумывался как этно-географический журнал. Мы мечтали ездить по миру, изучать культуры разных стран и народов. Муж даже изучал основы бизнеса в США, в Нью-Йоркском бизнес-центре. Но при этом оставался корреспондентом «МК» и «Огонька». Времени на создание бизнеса и работу спецкора у него категорически не хватало. Я же к этому времени уже писала прозу. У меня были тетради с рассказами и очерками, одобрительные отзывы коллег мужа. И мы рискнули. Муж активно забивал сваи для фундамента нашего бизнеса, а я писала очерки для «МК» и «Огонька», которые публиковались под его именем. Позже стали выпускаться первые номера нашего этно-графического журнала. Мы путешествовали по Аляске по приглашению нашего бизнес-партнёра в США. Жили в городе Анкоридж и автостопом по всей Аляске собирали материалы о коренных народах для нашего журнала. Изучали обычаи народов Финляндии, Карелии, Забайкалья… В середине 90-х вышел мой первый сборник стихов «Белая ночь» (Записки из Петербурга), где мы часто бывали с мужем. Это самый близкий мне по духу город России. Тираж был небольшой и быстро разошёлся по рукам наших знакомых и коллег. Когда не стало мужа, бизнес пришлось оставить. Были долги и другие обстоятельства. Я начинала жить заново.
Лада Баумгартен: Сегодня вы член Союза писателей России, Клуба современных писателей «Золотое Руно», сообщества поэтов и бардов «Стиходелика», и, разумеется, член Международной гильдии писателей. Расскажите, пожалуйста, чем и как сегодня живут московские писатели? Мы в большинстве своём находимся за рубежом, и у нас не так много контактов с российскими писательскими союзами. Чем-то помогают вам литературные организации? Какие значимые мероприятия проводятся для писателей, в которых вы принимаете участие?
Марина Карио: Я бы определённо назвала Москву и Петербург литературными городами. Здесь читают на площадях стихи, в библиотеках проводятся библионочи, где также читаются стихи. К стихам в Москве нынче интерес не меньший, чем в Серебряном веке. В Булгаковском доме дают интересные вечера, поэты и писатели общаются в неформальной обстановке. В Доме Актёра еженедельно собираются поэты и музыканты, читают и поют, свингуют, болтают за чашечкой кофе. В Доме Архитектора в белой гостиной два раза в месяц собираются поэты из разных творческих союзов и городов, знакомятся, пьют чай и читают стихи по кругу. В Центральном Доме Литераторов каждую неделю проводятся презентации книг прозаиков и поэтов, вечера различных литературных объединений и союзов, творческие и юбилейные авторские вечера писателей. Так или иначе, все мы пересекаемся, и в той или иной мере знакомы друг с другом. Книжные магазины Москвы, такие как Библиоглобус, Гиперион становятся больше книжными клубами, но не просто книжными магазинами. Чем помогают литературные союзы? Продвижением книг на международные книжные выставки, организацией участия в таких книжных ярмарках, как Франкфуртская, Лейпцигская, Балтийская, Nonfiction, выдвижение авторов на соискание литературных премий «Дельвиг», «Русский букер», «Большая книга» и других, организация презентаций книг авторов. Но, к слову, таких авторов немного.
Мне интересны литературные семинары, проводимые Союзом писателей России. Всегда подчерпнёшь что-то полезное, новое. Семинары проводят личности. Самый запомнившийся за последнее время – семинар выдающегося поэта Евгения Рейна, наставника и друга Иосифа Бродского. Все мы учимся всю жизнь. Все мы, даже самые образованные люди, в каком-то смысле, напитаны по верхам. Жизнь человеческая конечна и коротка для глубокого погружения во всё и вся. Быть гуру во всём, что создано человечеством, значит, быть богом.
Лада Баумгартен: Марина, я процитирую вас, если позволите: «Без литературы я не представляю своей жизни. Она и есть та дорога, на которую я вышла через ночь и пепелище». Вы выпустили книгу «Водяное солнце»… знаю, что она для вас знаковая. О чём она и почему солнце «водяное»? Довольно своеобразная характеристика нашего светила.
Марина Карио: Любая данная тебе дорога – божий промысел. Как всякий творческий человек, я не верю в случайность. Нельзя случайно стать Моцартом, Пикассо или Достоевским. Нельзя стать писателем, поэтом, художником, если тебе нечего сказать миру, если ты не можешь показать этот мир объёмнее. Книга «Водяное солнце» поэтическая. «Водяное солнце» – метафора, образ. Это зазеркалье, то, что сокрыто в глубине. Однажды нашла свою книгу на сайте Таганрогской городской библиотеки. В аннотации написано – Марина Карио «Водяное солнце» – книга о смысле бытия. Значит, сотрудники библиотеки, прочитав, поняли, о чём книга. Думающий читатель тоже поймёт. Искусство нельзя измерить. Если тебе предначертано написать, даже если никто не будет принимать, приходит то, что должно прийти.
Солнце – светило, оно дарит себя людям, но глубоко одиноко. Его боль и знания в толще воды. Так и искусство, творчество открывается людям, но всегда рождается из глубокого одиночества.
Мне очень приятно, что книга получила «Золотой диплом» конкурса на приз президента МГП «Её величество книга!» в Германии. Книгу лучше читать, чем о ней рассказывать.
Лада Баумгартен: Где можно почитать ваши публикации?
Марина Карио: В российских и международных альманахах. На сайтах «МегаЛит», «Журнальный Мир», « Читальный зал», «Золотое руно», «Литрес», «LifeLib» и др. Очень много неопубликованной прозы, поэзии. Надеюсь, в ближайшее время выйдут книги. Приятно было обнаружить себя на сайте российской электронной школы в качестве автора, рекомендуемого для внеклассного чтения в старших классах. Это сайт учителей-словесников. Удивительное рядом.
Счастлива тем, что печатаюсь в одних альманахах с Евгением Рейном, Львом Аннинским – автором послесловия к моей книге «Водяное солнце». Встречаюсь, жму руку, могу набрать номер телефона… И с болью понимаю, что эти выдающиеся люди – уходящая эпоха, невосполнимый пласт культуры. Может быть, общие слова. Но об этом не споёшь, как английский рожок.
Лада Баумгартен: Как можете охарактеризовать себя в нескольких словах?
Марина Карио: Я тот, кто задаёт вечные вопросы и ищет ответы в самом своём существе.
Лада Баумгартен: О чём вы мечтаете?
Марина Карио: О том, чтобы не было войны, ведь пришло время любить.
Когда поймёшь, что смерти нет, И время прячет взор – возничий ветер – Даря мираж полуземной во сне, Который враль зеркальный обнажит на вертел… Тогда простишь обиды и золу, Бескрылого неродственную душу, Изменчивость словес, органную хулу, И то, что Вышний выпил море сушей. И звёзд узор светящий, падающий в лёд, Беззвучной нежности живительные руки, – Ведь боль познавший выше ценит мёд, – Закатного дождя косой рубец разлуки. И память прошлую, что будит в полутьме, И в воды не отбрасывает тени, Лелея существующих во мне, Тех ликов и детей с молитвенных ступеней. И размывает след житейской ерунды… О, как он камень жжёт, кровя изгибом! И опускается в движение воды Уснуть навек волной Парамарибо… Здесь тихий свет, гитарная струна Льёт исповедь, в песок упрятав жало. И духовидец снов – добрейшая луна Ежовый ком катает в горле алом…