Каждому – своего сада, а в нём чудесных птиц и цветов!

Милана Гиличенски – писатель, член Международной гильдии писателей. Живет в Германии.

Лада Баумгартен: Милана, когда вы согласились на интервью, я даже немного удивилась. У меня сложилось впечатление, что вы не особенно любите рассказывать о себе широкой аудитории. Но мне очень приятно, что вы приняли положительное решение в отношении беседы со мной. За время нашего знакомства я вас узнала как человека талантливого, одухотворенного, ответственного, делового, коммуникабельного, радушного… в общем, я могу перечислять и перечислять… Правда, это всё вы! А теперь скажите, как вам удается сочетать напряженную работу в собственной медицинской клинике с литературным творчеством, семьей, поездками/путешествиями и общественной деятельностью? Вы вообще спите?

Милана Гиличенски: Позволю себе перефразировать Твена: «Слухи о моих достижениях несколько преувеличены». У меня нет клиники, есть практика или кабинет, где от девяти до двенадцати часов в день я занимаюсь семейной медициной. Общественная деятельность???  Вам показалось это в Тбилиси, когда мы с Володей Рабиновичем наперегонки посуду мыли!  Он всё равно делает это быстрее и лучше меня. А вот рассказывать о себе точно не люблю. Дав согласие на интервью, тут же спросила себя: зачем? Так и не получила ответа. Но если  совсем откровенно, очень благодарна вам за приглашение!

Вы спрашиваете, как удаётся сочетать творчество и работу? В будни для творчества не хватает энергии. У меня творчество по выходным и праздничным дням, по тем, что в календаре красным цветом. Спасибо мужу, благодаря его ангажементу я освобождена от деловых бумаг: грустно, но именно в выходные многие частные предприниматели вынуждены ими заниматься. Сплю на самом деле мало, времени жалко: обидно, каждый день только работать и спать!

Лада Баумгартен: А что случилось вначале: тяга к литературе и сочинительству или желание помогать людям, лечить их?

Милана Гиличенски: Тяга к сочинительству возникла довольно рано и не без маминой помощи. Она всячески побуждала к фантазированию. В частности, мама убедила меня читать сказки в книгах, а не смотреть по телевизору. «Когда читаешь, ты свободна, представляй себе сказку как хочешь, придумай свои дворцы, своих фей, свои волшебные сады. В телевизионной передаче ты принимаешь образ, который придумали за тебя». Я решила придумывать за себя сама. В те годы в «моих садах» пели птицы всех цветов радуги, и каждая на свой лад, одна лучше другой! Очень хотелось эти цветные и музыкальные образы записать, а потом придумать ещё много других, неоднократно делала такие попытки, но всегда отвлекали дела первостепенной важности, я приучена была отдавать им предпочтение. Лет в четырнадцать стала очевидной необходимость из дел первостепенной важности выбрать самое первостепенное. Тогда я и приняла свое первое взрослое решение – «в медицину, по папиным стопам». Пошла. Путь не был усеян розами. Но всё же, спотыкаясь, падая, опять поднимаясь, шла вперёд. «Чудесные сады» довольно скоро превратились в точку на горизонте, потом и вовсе исчезли.  «Первостепенное» заслонило видимую перспективу, его было так много, что иногда оно переваливало через край. Я работала и растила детей, о «садах» не вспоминала. Но дети стали взрослыми, разъехались, и неожиданно болезненно дала себя знать тишина вокруг. Пока пыталась к ней привыкнуть, оказалась в «садах», может, я шла по кругу?.. Там кое-что изменилось: цветов радуги стало меньше, да и те, что остались, поблекли, но многое было узнаваемо, а главное – опять захотелось увиденное и услышанное записывать. Теперь живу, как в детстве – между садами и делами. Как тогда, первостепенному вынуждена отдать предпочтение, но зато время от времени в «садах» можно услышать голоса птиц!

Лада Баумгартен: Как давно вы живете в Германии и что послужило основой для вашей эмиграции?

Милана Гиличенски: В Германии я 27 лет. Моя семья уехала в начале девяностых. К той поре из наших краёв уже уехали почти все, кто мог, чуть позже тронулись и те, кто «не мог». Много народу покинуло Молдову за последние двадцать семь лет! Я долго противилась эмиграции – не хотелось  чемоданной суеты и к месту рождения была привязана – чудесному городку у подножья утёса-великана. Любила дом, где родилась и жила первые тридцать лет, любила фонарь за окном – вечерами он так ярко светил, что можно было, сидя у окна, читать, не включая света, любила старый парк и воскресную сутолоку рынка, и крик петухов на рассвете, и отдалённый лай собак… Наверное, не уехала бы, но испугала волна национализма: к моменту раскола Союза она приняла безумные формы. Ничего нет страшнее толпы подвыпивших молодых людей, скандирующих национальные пароли! Особенно тогда было страшно, когда свежи были впечатления от Карабаха, Ферганы, Баку – телевидение в подробностях вещало о событиях в этих уголках, о массовых убийствах, вандализме, погромах. Некоторое время я  надеялась, что в Молдове ребята не перейдут от слов к делу. Ошиблась. На городском  еврейском кладбище случился погром, окончательно решила уехать, увидев его последствия.  В ночь погрома снесли и разбили двадцать семь надгробий, в том числе моих дедушки и бабушки, папиных родителей. Помню острый неровный разлом гранита: с какой силой нужно ненавидеть, чтобы так крушить!

Лада Баумгартен: Скажите: сложно ли было выстроить новую жизнь на новой земле? Как все начиналось?

Милана Гиличенски: Думаю, мне повезло. Прежде всего, потому что удалось заключить договор с собой: как известно, это самый трудный вид договора, мы сами себе наиболее несговорчивые собеседники и партнёры. Мне нужно было торопиться: не хотелось разочаровывать родителей, сорвавшихся ради нас с насиженных мест. Знаю, что не оригинальна: подобные договоры с собой заключили все мои коллеги, сумевшие в эмиграции повторно стать врачами. Не секрет, что подтвердить медицинский диплом особенно сложно в Израиле и Америке, на новом языке сдают экзамен за весь Мединститут, за все годы учёбы! В Германии в ту пору экзамена не требовали, но и на работу не принимали, Только по нашей земле в начале девяностых насчитывались тысячи безработных врачей, и, главным образом, выпускники местных университетов. Как с ними конкурировать? Казалось, дело проиграно. Тогда и понадобился договор с собой, и срок понадобился, первый в  жизни. Потом случались и другие, но не такие жёсткие. Тогда дала себе год. Решила – начну с языка, выучу его так, чтобы едва ли могли от своих отличать, хотя бы в этом сделаюсь более конкурентоспособной. Сработало.

Вообще, язык – мощнейшее орудие коммуникации, ключ в новое общество ты получишь, овладев им в совершенстве; тебе не просто откроют дверь, тебе доверят ключ! И не важно, что это ключ только от входной двери: в доме есть много комнат, куда не впустят сразу, есть и тайники, закрытые навсегда. Но и в собственном доме не иначе: ты сразу не впустишь каждого в святая святых. Время нужно! Доверие – это положительный опыт, помноженный на время: где-то жмёшь на газ, где-то – на тормоз, главное – движешься вперёд, получаешь ключ, попадаешь на первый уровень. Там можно задержаться, можно и остаться навсегда, ну, а если амбиции велики – карабкайся вверх. Боишься сорваться – не спеши, помни о времени.

Извините за резонёрство, считайте это попыткой поделиться опытом. В заключение повторю: очень рада за всех моих коллег, кому в других странах мира удалось подтвердить диплом. Не устаю восхищаться и повторять: Молодцы! Снимаю шляпу!

Лада Баумгартен: Вы ведь потомственный врач. Расскажите, пожалуйста, о вашей медицинской династии.

Милана Гиличенски: Первым был папа, второй и последней – я. Дети не захотели в медицину. Папа начал работать в Молдове в пятьдесят пятом, когда врачей было совсем мало. Его выпуск был третьим по счёту в кишинёвском мединституте. Наша Alma Mater (впоследствии и я стала её выпускницей) была основана после войны. В середине пятидесятых подготовленных специалистов ещё не хватало, молодых врачей отправляли на вновь создаваемые сельские врачебные участки, в самые глухие углы республики. На таком участке оказался и папа. Ехал он туда в качестве гинеколога. На месте выяснилось, что ставки терапевта и хирурга тоже пустуют. Свежеиспечённому Эскулапу пришлось лечить самому всё. Антибиотиков, перевязочных средств – в обрез, фельдшер опытен, но часто нетрезв, освещение в операционной – настольная лампа, её держит санитарка. До районной больницы далеко, консультанта не вызовешь, а по бездорожью вести пациента рискованно. Что остаётся? «Labor non onus, sed deneficium» – Труд не бремя, а благодеяние. Там он вырос как врач. Позже работал уже в районной больнице, много лет заведовал общей хирургией. Параллельно прошёл специализацию и по урологии – в районе не было, нужно было кому-то перенять и это поле деятельности. Кто читал булгаковское «Полотенце с красным петухом» или рассказы Вересаева, тот сможет понять. Медицина – удивительный приключенческий роман, но действие продолжается, пока ты в работе, уходя, закрываешь последнюю страницу.  Папа долго не мог свыкнуться с идеей, что в эмиграции придётся распрощаться с медициной, в день перед отъездом он ещё оперировал, а утром в день отъезда сделал обход в отделении.

Лада Баумгартен: Скажите, а литераторы, кроме вас, среди родных еще есть?

Милана Гиличенски: Мой прадед преподавал русскую словесность в кишинёвской гимназии, писал ли он, не знаю, но был влюблён в свой предмет.  Папа пишет. В бытность его зав. отделением по просьбе  редактора писал для местной газеты, в основном – популярно-познавательное, типа «профилактика – движущая сила здравоохранения». Позже, оказавшись не у дел, вероятно, тоже набрёл на свой «сад».

Лада Баумгартен: Вы знаете, что мне очень импонирует в вас – это в том числе желание сохранить семейную историю. Книга Via Vitae, которую мы выпустили по воспоминаниям вашего отца – это плюс к тому не просто хроника событий, это еще качественная проза. Вы писали ее в соавторстве или же автором выступил только папа? Не значит ли это, что он передал все-таки вам не только любовь к врачеванию, но и толику своего литературного дара?..

Милана Гиличенски: Папа пишет сам. Ему есть о чём рассказать – и не только благодаря жизненному опыту. От природы он наделён зорким глазом, острым умом, удивительной способностью понимать и сопереживать. Будучи врачом, он жил не только профессией. В прошлом увлекался этнографией и искусством: коллекционировал старую утварь, одежду, предметы быта. Никогда не был верующим человеком, но изучал и прекрасно знал иконопись. Своим увлечениям уделял внимание по выходным и в отпусках. Отдыхал активно, предпочитал с группой друзей уходить в пешие странствия: куда только не заносило их – в Архангельскую область, в Приморье, на Байкал, на Кавказ, в Карпаты, в Прибалтику… Об этих странствиях, о медицине, которую очень любил, о людях повстречавшихся на пути и запомнившихся, – он и пишет в своих рассказах, а разнообразие знаний придает этой прозе особый колорит.

Меня поражает – восхищает и пугает – его внутренняя свобода, удивительная способность придумать самый невероятный проект – и каким-то образом найти возможность его реализовать. Оказавшись в эмиграции не у дел, он решил заняться гуманитарной помощью. Удалось! Оснастил вспомогательными средствами десятки детских и инвалидных домов Молдовы! И нашу районную больницу он помог оборудовать: завёз туда двести современных кроватей с электрическим управлением, оборудование операционной, рентгенкабинета, аппараты узи… всего не перечесть… И сейчас ещё, в преклонные годы, не изменяет жизненным принципам, открыт миру и людям, готов выслушать и помочь.

Вообще, мои родители – гении эмпатии. Всю жизнь учусь у них со-переживать, со-чувствовать, со-действовать. Маме до сих пор звонят и пишут ученики – она преподавала физику в школе. Никогда не забуду факультативы по физике, куда приводили меня из детсада старшеклассники – бедняги вынуждены были по очереди бегать за мной, мама так увлекалась, что не укладывалась в час факультатива, затягивала на два-три. Она казалась феей физики: юная, красивая, обожала учеников, обожала свой предмет – преподавала его так легко и вдохновенно, как будто читала стихи. Когда она только начинала работу в школе мальчишки-старшеклассники влюблялись в неё, помню, как по вечерам они пели серенады у нашего дома под окнами.

И мама не скучает в эмиграции: в штутгартской общине она организовала «клуб сеньоров» и руководит им по сей день. Их встречи похожи на небольшие театрализованные представления, содержательные и интересные. Думаю, эмпатия – начало любого творческого дара, в том числе и литературного, без неё не оживает ни один герой, события кажутся сухими фактами в газетной передовице, а самые чудесные метафоры – нелепой бутафорией. Мои старики – эмпаты душой и телом, восхищаюсь ими и горжусь!

Лада Баумгартен: Ваша собственная книга «Французские новеллы» покорила меня с первой страницы. Я уже рассказывала вам, что это было почти мистическое событие, когда вы принесли к нам в издательство эту рукопись. Именно к тому моменту, я задумывалась о том, ну как так – побывала в самых разных городах и странах, а вот в Париже, до которого рукой подать – несколько часов на машине – доехать не удосужилась. И главное, что все мои предыдущие потуги съездить туда просто оканчивались ничем… Не складывалось… А сразу после издания вашей книги, звезды сложились так, что мы с коллегой вдруг рванули прямиком в Париж… Это было чудо… А еще через несколько дней, когда в принципе вообще никто не знал, где я, вы мне пишите, что мне просто необходимо посетить кафе «Прокоп», в котором Наполеон расплатился за ужин собственной треуголкой. И это при том, что я отправилась по наполеоновским местам, – знала лишь я сама… Вы телепат?

Милана Гиличенски: Откуда-то я знала, что вы в Париже, захотелось поделиться, подумала – вам это будет интересно. Отгадала, да?

Лада Баумгартен: Да! Милана, скажите, а как вы относитесь к реинкарнации?

Милана Гиличенски: Не уверена, что мы сюда возвращаемся, но мой скепсис на этот счёт не может ни подтвердить реинкарнацию, ни опровергнуть её. Лучше воздержусь.

Лада Баумгартен: Я всегда думала, что, медику – человеку, которому не составляет труда разобрать другого человека на составные, а потом его собрать обратно, не пристало верить в то, что нельзя увидеть или пощупать… Ведь такое понятия, как душа, относится к нематериальной науке. Или все-таки современная медицина начала использовать среди своих инструментариев то, что нельзя назвать вполне обычными вещами?

Милана Гиличенски: Современная медицина сама не вполне обычная вещь, и часто приходится лечить многое, что нельзя потрогать или пощупать. Поражаюсь её невероятным возможностям, но часто страдаю от её бессилия. Восхищаюсь её могуществом, но знаю его границы, да и знаю ли… «Школьная» или традиционная наука, приверженцем которой я являюсь, занимается душой как материальным субстратом, в ней нет места доктрине о перевоплощении, нет понятия «сверхъестественного», нет волшебства – есть лаборатории, в которых кипит работа, есть десятки тысяч моих коллег, которые трудятся в «горячих цехах» реанимаций и приёмных покоев, стоят за операционными столами, летят на вертолётах сан-авиации, есть опыт, есть статистика. «Сверхъестественное» остаётся уделом шаманов!.. И всё же… и всё же… Чем станем мы и наша жизнь без тени сомнения?

Лада Баумгартен: С давних пор человек пытается понять, где расположено его внутреннее Я. Один из учеников древнегреческого философа Демокрита – Гален – предполагал, что место души в кровеносных сосудах. Древние египтяне считали, что существование души нереально без сохранения тела, поэтому трупы мумифицировали. Бытовало мнение и о том, что душа расположена в области груди, а может быть, даже в шейном позвонке. А по вашему мнению – где она находится, и почему именно там?

Милана Гиличенски: Душа – как совокупность чувств, опыта, интуиции, воспитания имеет много адресов. Страх живёт в миндальных ядрах лимбической системы мозга, нежность – в участке коры, называемом соматосенсорным, смех – в префронтальном. Наш мозг – нечто вроде большого НИИ: на разных этажах генерируются чувства, а интеллигентные клетки мозга следят, чтобы машины-генераторы не сбивались. Есть много популярных работ по нейробиологии, могу посоветовать «Науку счастья» Штефана Кляйна. Прочитала, что в человеческом мозге у любви тот же адрес, что у наркозависимости, но это один, главный адрес, есть у неё ещё и другие адреса – счастья, нежности, печали и гнева. Сегодня с помощью современных технологий учёные умеют совершенно точно определять эти адреса.

Лада Баумгартен: Милана, вам наверняка известна теория, что на развитие любого заболевания влияют эмоциональное состояние человека, образ его мышления и внешние психологические факторы. То есть это выглядит так, что жизненные неурядицы и негативные мысли «бьют» по определённым органам человеческого тела. К примеру, боль в животе –  вследствие финансовых проблем; в груди – из-за беспомощности в конкретной ситуации, навязывания своего желания другим людям; в плечах – в результате давления, принятия сложных решений; в локтях – из-за упрямства. Ну и т. д. Согласны ли вы с этим?

Милана Гиличенски: Думаю, что каждый индивидуум подсознательно определил сам, каким органом будет реагировать на проблему. Дело не в характере проблемы, а в особенностях индивидуума, в том, где он её «ощущает». Обстоятельство,  что у одного упрямство в локтях, а у другого во лбу, объясняется жизненным опытом того или другого, его историей, отношением к жизни вообще и к проблеме в частности. Кому-то захочется немедленно нокаутировать проблему на боксёрском ринге – возможно, у такого борца заболят локти от мнимого напряжения, другой начнёт обдумывать ход для её решения, прикинет в уме все за и против, вычислит позиции противника и возможные последствия – у такого разболится лоб.

Лада Баумгартен: А не значит ли все это, что современный лечащий доктор должен быть вкупе еще и психотерапевтом? Получается ли совмещать?

Милана Гиличенски: Как семейный врач ты обязан совмещать. Вообще в работе врача приходится многое совмещать – медицинскую науку и психологию, педагогику и актёрское мастерство –  последнее более значимо, чем это принято думать, – и ничего антинаучного тут нет, есть попытка убедить пациента в правильности предполагаемых шагов, успокоить, внушить надежду. Если человек ушёл, не чувствуя облегчения, пьеса провалена, думай, как в следующий раз сыграть лучше.

Лада Баумгартен: Милана, а вы согласны, что писатель – он тоже врачеватель? Только врачеватель человеческих душ и несет определенную ответственность за написанное/сказанное им?

Милана Гиличенски: «Нам не дано предугадать,/как слово наше отзовётся…» В литературе не считаю себя врачевателем душ. У меня иная задача – чёрной кошкой обследовать ночные крыши, белой вороной наблюдать уличную суету с высоты телеграфных проводов. Своими открытиями я поделюсь с читателем: возможно, и ему станет интересен мир из такой необычной перспективы. Врачевания хватает в дни недели, не отмеченные в календаре красным цветом.

Лада Баумгартен: У вас скоро выходит в издательстве Stella новая книга «Дни Златоуста», расскажите – о чем она?

Милана Гиличенски: Несколькими словами не смогу, расскажу, как родилась идея: как-то раз я получила в подарок сувенирный ретро-телефончик: чёрный, блестящий циферблат, высокие рычажки, трубочка на шнуре. Бесполезный, он занял место на моём письменном столе, и через несколько дней я перестала его замечать. Впоследствии телефончик самостоятельно сдвинулся за процессор –  я давно уже обнаружила удивительное свойство вещей на письменном столе – периодически они начинают жить самостоятельно. Прошло ещё какое-то время, я больше о нём не вспоминала. Но случилось так, что он сам напомнил о себе: мне приснилось, что он зазвонил. Я не решалась снять трубку, смотрела только, как подрагивает она на рычажках и дивилась этому чуду. В последующие дни воспоминание о странном сне не покидало меня. А если бы на самом деле раздался звонок? Зачем бы вышел на контакт таинственный Некто? О чём бы говорил со мной? Хотел бы что-то сообщить или о чём-то спросить? В общем, я терялась в догадках. Не найдя ответа, решила написать повесть о таинственном звонке, заставшем врасплох нашего среднестатистического современника и бывшего соотечественника –  гражданина вполне «от мира сего», удачника, молодца. Так появился Златоуст. На себя я взяла смелость стать Голосом из телефона, «тем, кто спрашивает». Писала Златоуста со всей тщательностью, но в какой-то момент стала узнавать в нём себя, немного больше, чем хотелось бы. Тогда испугалась и поставила точку.

Лада Баумгартен: По Германии мы знаем – как и где можно приобрести ваши книги, они есть в том числе в земельных библиотеках. А где можно вас почитать всем остальным, проживающим за пределами страны?

Милана Гиличенски: Не умею продавать свои книги в интернете, но планирую узнать, как это делается, дождусь вот «Златоуста»… Вообще, меня волнует больше процесс создания книги, чем её реализация, реализация – это как раз «от мира сего», с ней уходит волшебство и начинается повседневность, её я побаиваюсь.

Лада Баумгартен: А чтобы вы пожелали вашим читателям в наступающем новом году?

Милана Гиличенски: Каждому – своего сада, а в нём чудесных птиц и цветов, мира и гармонии!

 

Логин

Забыли пароль?