Александр Булгаков: Словом и Благодеянием

Александр Булгаков, писатель, исследователь, член Международной гильдии писателей. Живет в Челябинске (Россия).

Лада Баумгартен: Александр, благодарю вас за то, что согласились побеседовать со мной. И сразу же первый вопрос. У вас такая знатная, я бы сказала, знаменитая фамилия. Михаил Булгаков, писатель, имеет к вам какое-либо отношение или вы к нему? Если даже никакое, то сама фамилия – почти культовая, особенно, для литераторов и увлекающихся чтением, наверное, все-таки имела какое-то значение в вашей судьбе? Если так, то какое?

Александр Булгаков: В настоящее время моё генеалогическое древо содержит информацию о пятистах шестидесяти пяти родственниках. Самый дальний предок родился в 1630 г., но, к сожалению, столь далеко вглубь столетий удалось продвинуться только по материнской линии. Отцовская линия на этом фоне выглядит до неприличия короткой – всего лишь два поколения отделяют меня от её начала, когда в 1906 г. у девицы, дочери ротмистра, Ольги Васильевны Булгаковой, родился младенец мужского полу, при крещении наречённый Игорем. Как гласит устное семейное предание, Ольга Васильевна была актрисой Императорских театров, сразу же после рождения решившая отдать ребёнка на воспитание в приёмную семью. Впоследствии во всех официальных анкетах дедушка связывал своё происхождение только с этой семьёй – семьёй крестьян из Тверской губернии, ни полусловом не упоминая о своём приёмном статусе. Надо признать – замести следы о своём происхождении дедушке удалось до такой степени успешно, что мне так и не удалось до конца прояснить его.

Так что ни подтвердить, ни опровергнуть гипотезу о моём родстве с известным писателем – невозможно. Учитывая, что фамилия Булгаков достаточно распространённая, думаю, не ошибусь, если скажу, что мы с Михаилом Афанасьевичем не более чем однофамильцы.

Единственный человек в нашей семье, на которого «знаменитая фамилия» повлияла хоть в какой-то мере, – это мой старший сын – находясь под обаянием творчества Михаила Булгакова, я, ничтоже сумнящеся, дал ребёнку имя Михаил.

Лада Баумгартен: Как вы сами относитесь к творчеству вашего знаменитого однофамильца?

Александр Булгаков: Моё знакомство с творчеством М. А. Булгакова началось в 70-е годы прошлого века с романа «Мастер и Маргарита». Мой друг – студент Челябинского государственного университета – брал его на свой читательский билет и оставлял меня в читальном зале университетской библиотеки наедине с этой книгой. Время за этим занятием пролетало почти незаметно. Через некоторое время, когда с книгами стало попроще, я и сам приобрёл это произведение. Только вот, увы, наверное, что-то во мне самом, а может, и в окружающем мире изменилось, но того удовольствия от его прочтения, как раньше, не получил.

Хотя, возможно, оно и к лучшему. Роман перестал заслонять от меня другие, на мой взгляд, совершенно недооцененные произведения автора. В настоящее время гораздо выше, чем «Мастер и Маргарита», я ставлю его цикл рассказов «Записки юного врача», стиль которых чем-то напоминает столь любимого мною А. П. Чехова.

Лада Баумгартен: Александр, а когда вы ощутили тягу к книгам и чтению, и была ли в вашей жизни такая книга, которая вас изменила, что это за книга и о чем?

Александр Булгаков: Склонность к чтению я ощутил в очень раннем возрасте. В свою первую библиотеку я был записан ещё до того, как научился толком читать, и книги, взятые там, читали мне мама и бабушка. Моя бабушка по материнской линии работала заместителем главного бухгалтера Челябинской государственной районной электростанции (ЧГРЭС), жила в посёлке ЧГРЭС – поэтому и записан я был в библиотеку ЧГРЭС. У бабушки самой была очень неплохая по тем временам домашняя библиотека и, хотя до многих из хранящихся там книг я тогда ещё не дорос, но всё равно определённое положительное воздействие она на меня оказала.

«Ну, мальчик, расскажи, что ты читал? – спросила меня библиотекарша, когда я много позднее пришёл записываться в детскую библиотеку по месту жительства. – Однако! Не всё прочитанное тобою есть у нас в библиотеке, – уважительно сказала она, услышав мой ответ, – а о некоторых книгах я и вообще не слышала».

 С тех пор много воды утекло, и список прочитанных книг пополнился многократно. Но потрясла и изменила меня не книга в классическом понимании этого слова – некоторое количество листов бумаги с текстом, скрепленных по одному краю и защищённых обложкой, а то, что попадает под определение «документ» – «зафиксированная на материальном носителе информация с реквизитами, позволяющими её идентифицировать».

Знакомство с этим документом произошло не так давно – в 2015 году. Во время своего блуждания, во многом бесцельного и случайного, по дебрям интернета, довелось мне зайти на сайт «Подвиг народа» – базу данных участников Великой отечественной войны Министерства обороны РФ. Я знал, что мой дедушка Булгаков Игорь Павлович был участником войны, помню даже, как он мне, тогда ещё совсем маленькому, показывал свои боевые награды. Больше всех запомнился орден с летящим на фоне восходящего солнца всадником и буковками, похожими скорее на узелки (позднее я выяснил, что это – орден «Полярной звезды» Монгольской народной республики). Трудно передать мои чувства, когда, забив наудачу в строку поиска: фамилию, имя, отчество и год рождения дедушки, я вышел на скан его наградного листа! Это был какой-то восторг, сродни детскому, и чувство, что дедушка Игорь, покинувший нас в 1980 г., стоит за моей спиной и так же, как я, читает скупой машинописный текст на сером листе бумаги, извещающий за какие заслуги перед Родиной он награждается Орденом Великой отечественной войны I степени. После прочтения этого документа мне захотелось узнать о дедушке как можно больше – где воевал, как жил, кто его родители. Затем настала очередь обратить внимание и на других родственников. С тех пор интерес к  истории семьи не оставляет меня.

Лада Баумгартен: А когда вы осознали, что настала пора самому взяться за перо? С чего вы начали свое восхождение на литературный Олимп, что это были за произведения?

Александр Булгаков: Где-то года через три после начала поисков, я понял, что тот слой информации, который мог быть поднят посредством запросов в архивы, – исчерпан.  Дальнейшее продвижение стало возможным только при более детальной работе с архивными источниками, для чего было необходимо обратиться за помощью к тем частным лицам, которые посредством поиска в архивах зарабатывают себе на жизнь. К сожалению, стоимость их услуг превышает мой бюджет порядка на два. Такое положение вещей повергло меня в крайнее уныние. К счастью, я вовремя вспомнил, что у меня скопилось некоторое количество материала, который не относился непосредственно к истории семьи, но мог бы заинтересовать более широкую аудиторию. Увидев в этом отличную возможность продолжить заниматься полюбившимся мне делом, решил написать небольшой очерк на историческую тему. В нём я постарался поведать о противоречивой судьбе военного техника Оренбургского лётного училища К. З. Зарипова, годы жизни которого пришлись на предвоенное и военное лихолетье. То, что получилось, направил в журнал «Уральский следопыт». Приняли пробу моего пера благосклонно и в скором времени опубликовали.

Лада Баумгартен: Александр, сегодня вы публикуетесь в журналах «Уральский следопыт», «Край Смоленский», «Родина». Расскажите нашим читателям о чем вы пишите, в каких жанрах работаете и почему именно в них?

Александр Булгаков: Пока я не могу похвастаться разнообразием жанров. В настоящее время основной вид моих произведений – исторический (краеведческий) очерк. Такая скудность жанрового ландшафта связана, прежде всего, с тем, что о восхождении на литературный Олимп говорить пока ещё рановато. Более всего, то, чем я занимаюсь, похоже на блуждание в поиске подступов к Олимпу. Надеюсь, что со временем эти блуждания выведут на тропу, ведущую к вершине, и тогда моя жанровая палитра, даст Бог, пополнится новыми красками.

Написанные тексты направляю в редакции тех журналов, тематика которых соответствует жанру моих произведений. Сам я человек старой формации (как-никак – я ровесник космического века, родился в том же году, когда Ю. А. Гагарин стартовал в космос) и привык к классическим формам публикации. Поэтому, в первую очередь, в качестве возможной площадки для размещения моих произведений привлекаются периодические издания, имеющие полноценную печатную версию. Бывает, что мои очерки находят путь к читателям и через чисто сетевые ресурсы, например, интернет-журнал «Чайка» (Seagull magazine), но и он привлёк моё внимание тем, что, кроме прочих достоинств, имеет регулярное печатное приложение в виде альманаха, где с периодичностью  дважды в год размещаются особо интересные материалы.

Лада Баумгартен: Кто ваши герои?

Александр Булгаков: В списке моих героев вы не найдёте прославленных полководцев, известных учёных или популярных артистов. Все, о ком я  пишу, – не избалованы вниманием потомков или вообще ими забыты. Вот некоторые из них: первый начальник Челябинского училища штурманов, репрессированный в 1937 г. – Э. Ю. Лепин; русский лётчик и американский авиаконструктор с грузинской фамилией – М. Л. Григорашвили; русский художник и иконописец, автор первого русского вагона-храма – В. С. Крюков; русский лётчик, позволивший своей жене – первой из русских женщин – подняться в воздух на аэроплане – П. А. Кузнецов; советская скрипачка и педагог, родоначальница славной музыкальной династии Бушковых – З. У. Шихмурзаева.

Рисуя портреты своих героев, пытаюсь следовать природе, в которой крайне редко присутствует, как чисто белый, так и абсолютно чёрный цвета. Поэтому даже в самых сомнительных личностях – пытаюсь найти что-то хорошее и не закрывать глаза на те факты в биографии людей достойных и уважаемых, которые могут быть истолкованы не в их пользу.

Лада Баумгартен: Я знаю, что ваш отец работал в МВД Челябинской области, а вам не хотелось тоже связать свою жизнь с милицейскими буднями? Мне кажется, что в пору вашей юности многие мальчики мечтали о расследованиях, преследованиях преступников, видели себя в образе этакого советского Шерлок Холмса…

Александр Булгаков: Прежде всего, хочу отметить, что юридического образования мой отец никогда не имел и в органы внутренних дел попал, так сказать, «от станка» и во многом по воле случая, после того как уволился с Челябинского завода мерительных инструментов, где работал заместителем Главного конструктора по новой технике. В поисках работы пытался поступить на службу в Комитет государственной безопасности (КГБ), но его кандидатуру отвергли по причине того, что его мама Любовь Самуиловна Булгакова (Малкина) по национальности была еврейка. Правда, об истинной подоплёке событий ему стало известно гораздо позднее, после того как он дослужился в МВД до достаточно высоких чинов, а тогда официальной причиной стал его возраст – на тот момент ему исполнился 31 год, принимали же на службу в силовые структуры, как правило, до 28 лет. Так и пришлось бы ему приискивать себе какую-нибудь совсем иную сферу деятельности, не столкнись он после этого неутешительного вердикта с начальником технического отдела МВД по Челябинской области, по счастью оказавшийся, как и он, выпускником Брянского Института транспортного машиностроения.

По всей видимости, руководство МВД оказалось не столь щепетильно к его происхождению, так как через короткое время отца утвердили в должности заместителя начальника технического отдела и зачислили в кадры МВД с присвоением звания старший инженер-лейтенант внутренней службы. Карьера моего отца в МВД сложилась весьма благополучно. Отслужив 30 лет в органах внутренних дел, из них 15 лет в должности начальника Отдела капитального строительства при УВД Челябинской области, в отставку вышел в звании полковника.

На первый взгляд, ничто не препятствовало мне пойти по родительским стопам. Однако, глядя на него, я отчётливо осознавал, что понятие «профессиональная деформация» – не пустые слова. Моя мама часто говорила, что когда отец надевает форму, то у него не только лицо, но и весь он меняется. Причём, не в лучшую сторону. К тому же я отчётливо понимал, что с такими чертами характера – как доверчивость, созерцательность и нежелание помыкать людьми – мне весьма проблематично будет преуспеть где-либо, а в системе МВД – в особенности. Поэтому даже в лихие 90-е годы, несмотря на то, что завод, на котором я тогда работал технологом, уверенной поступью шёл к банкротству, у меня и мыслях не было по примеру отца попытаться поискать счастья в правоохранительных органах.

Лада Баумгартен: Вы поступили в Челябинский Политехнический институт, почему именно туда?

Александр Булгаков: Вряд ли кто-то с детства мечтает стать инженером-технологом. Не был в этом отношении исключением и я. Однако мысли о более возвышенных профессиях: врача, учёного, космонавта или артиста – меня тоже не посещали. Не прельщала меня, не смотря на то, что я был мальчик начитанный, и литературная стезя. Вернее, не прельщал тот перечень профессий, в которых обычно подвизаются выбравшие её: писатель, журналист, литературовед или, на худой конец, библиотекарь. Если бы я и хотел кем-то стать, то это – читателем. Увы, в Перечне профессий за 1978 г. такой род деятельности не был предусмотрен, и пришлось мне, руководствуясь чисто прагматическими соображениями, остановить свой выбор на Политехническом институте. В немалой степени на мой выбор повлияло то, что оба мои родители в своё время получили высшее техническое образование, а мама вдобавок ещё и в этом же институте.

Впоследствии я неоднократно встречался с жизненным феноменом, когда родители не желали, чтобы дети повторяли их жизненный путь, однако мои родители были совершенно не против моего выбора. Единственно, выбрав Политехнический институт, я решил поступать на специальность, связанную с машиностроением, хотя родители желали видеть меня на Инженерно-строительном факультете. Это сейчас, с высоты прожитых лет, понимаю, что родители были правы, но тогда это пожелание было встречено мною в штыки. Я совершенно искренне не считал возможным учиться на том же факультете, где преподаёт моя мама. Во-первых, я не смог бы избавиться от ощущения, что каждая моя положительная оценка сокурсниками будет восприниматься как результат её протежирования. Во-вторых, мне было бы неприятно осознавать, что каждая моя неудача будет моментально доведена до её сведения, причём с самыми уничижительными комментариями.

Лада Баумгартен: Сегодня кем вы работаете и где?

Александр Булгаков: В настоящее время работаю в г. Челябинске ведущим инженером-технологом в одной из организаций научно-производственного профиля. Название продукции, выпускаемой нашей организацией, подавляющему большинству населения ни о чём не говорит, хотя результатами её работы пользуются многие. Честно говоря, проработав 20 лет в этой сфере, я сам до сих пор имею смутное представление о том, как функционируют наши изделия. Причина этого не в секретности (какая может быть секретность, если подобная продукция изготавливается с середины прошлого века), просто для меня – инженера-механика – вся эта радиотехника: тёмный лес – трава густая. Скажу лишь, что хотя наша продукция и не летает, но позволяет самолётам не заплутать на воздушных просторах и не промазать мимо взлётной полосы при посадке. Надо отметить, что я единственный из тех, кто обучался со мной в одной группе, работаю по специальности. Остальные давно уже поменяли профиль своей работы, и зачастую весьма кардинально.

Лада Баумгартен: Мне известно, что в 1990-х и 2000-х годах кризис практически поглотил ряд производств города Челябинска. А в 2010-х город имел серьёзные экологические проблемы, из-за чего начался отток населения в другие регионы. Не возникало ли и у вас таких мыслей – бросить всё и тронуться с родных просторов в поисках лучшей доли? Как сегодня обстоят дела в Челябинске?

Александр Булгаков: Принято считать, что практически у каждого человека рано или поздно возникают мысли о переезде в другой город или даже страну. Я же, наверное, выделяюсь из общего тренда – мои мысли дальше перемены места работы не простирались, причём на уровне мыслей всё, как правило, и оставалось. Всему виной свойство моего характера – чтобы сдвинуть меня с насиженного места, следует произойти катаклизму, по масштабу сравнимому с падением Челябинского метеорита, но с ещё более разрушительными последствиями. Правда, в последнее время меня всё чаще посещают мысли (пока на уровне маниловских мечтаний) о переезде после окончательного выхода на пенсию – в какое-нибудь тихое местечко в Челябинской области, чтобы отдаться там своей страсти к сочинительству.

Что же касается остальных жителей нашего города, то душевных терзаний по поводу переезда из города в город, в отличие от меня, они не испытывали. Кто-то в 1990-е годы из Челябинска в поисках лучшей доли действительно уехал, но нашлись и те, которые с этой же целью в 2010-х годах наоборот – стали прибывать в город. В результате утраченная было численность населения восстановлена и сегодня она даже немного превышает доперестроечную.

В настоящее время Челябинск представляет собой современный  город-миллионник. Город рабочий, много ещё осталось действующих заводов и комбинатов. Они дают возможность челябинцам заработать, если и не на обеспеченную жизнь, но всё же на какой-никакой кусок хлеба. В последнее время деятельность этих предприятий вызывает многочисленные нарекания той части общественности, которая подняла на щит экологическую проблематику. Не скажу, что подобного рода проблемы отсутствуют, но, на мой субъективный взгляд, ситуация в городе за последнее время значительно улучшилась. Помню, как во времена моего детства мы с бабушкой ездили на кладбище, и трамвай проходил мимо расположенных по обе стороны от трамвайных путей электролитно-цинкового и лакокрасочного заводов. Проезжая мимо них, я старательно пытался задерживать дыхание, а когда это не удавалось, так как ехать было достаточно долго, то старался не дышать носом. В настоящее время такого, как раньше, удушающего амбре совершенно не ощущается. Ну, если только изредка пахнёт от цинкового завода сернистым ангидридом.

От лакокрасочного завода, в связи с падением производства, проблем тоже поубавилось.  Часть своей территории завод вынужден был уступить автокомплексу «РЕГИНАС». Всякий раз, проезжая мимо него, я испытываю двойственные чувства. С одной стороны радуюсь, что вижу не унылую промышленную архитектуру эпохи конструктивизма, а радующие глаз корпуса современного дизайна и обилие новеньких машин, с другой – грущу, так как этот автокомплекс воспринимаю как своеобразный памятник моему отцу, который после ухода в отставку практически до самой смерти работал заместителем директора «РЕГИНАС» по строительству. Подобный дуализм присутствует во взгляде на любой предмет или явление. И потому хочу, чтобы читателям журнала Челябинск запомнился не только как сосредоточие чадящих промышленных предприятий, но и как город, в пределах которого находятся такие уникальные памятники природы как: Челябинский бор и граница между Уралом и Сибирью.

Когда говорят о лесных массивах в черте города, то, прежде всего, приходят на ум Центральный парк в Нью-Йорке и Булонский лес в Париже. Но Центральный парк – это всё же рукотворный объект, а Булонский лес по целому ряду параметров проигрывает нашему городскому бору. Во-первых, Челябинский бор на треть по площади больше Булонского леса. Во-вторых, Челябинский бор находится всего лишь в десяти минутах езды на наземном общественном транспорте от площади Революции – центральной площади Челябинска, а не на расстоянии нескольких станций метро, как в Париже. В-третьих, преобладают в Челябинском бору реликтовые сосны, которые выигрывают перед дубравами Булонского леса тем, что воздух они очищают в отличие от лиственных лесов в течение всего года и обладают шумопоглащающим эффектом. А уж запах, хоть и дубовой, но всё же листвы, ни в коей мере не может конкурировать с прекрасным запахом хвои и сосновой смолы.

Челябинск единственный в мире город, через который проходит граница, начертанная не по произволу руки человеческой, а созданная самой природой. Это планетарная граница между двумя географическими регионами – Уралом и Сибирью, обусловленная тем, что в этом месте геологические пласты Западно-Сибирской низменности соприкасаются с пластами Зауральского пенеплена (имеющего в основании геологические структуры Урала). И что символично – эта граница не служит разделению как граница административная, а, скорее, объединяет и дополняет. Ведь невозможно однозначно ответить на вопрос: «что такое берег – суша или море?». Скорее всего, он сочетает в себе как сухопутные, так и морские черты, и сам по себе не существует в отрыве один от другого. Несколько лет назад эту границу наконец-то оформили скульптурной композицией, установив её в том самом месте, где западная часть Челябинска, сложенная из гранитов, представляющая в древности собой сушу, переходит в восточную свою часть, имеющую в своём основании породы, отложившиеся в Кембрийский период на дно древнего Уральского океана.

Лада Баумгартен: Мне бы ещё хотелось в нашем интервью вспомнить 15 февраля 2013 года, именно тогда на Челябинск упал метеорит. От происшествия, насколько я знаю из  статистических сводок, пострадали более 1.600 человек. Были госпитализированы порядка 100 человек. Материальный ущерб составил около 1 миллиарда рублей. Где вы были в тот день, довелось ли вам наблюдать столь уникальное явление – ваши впечатления от происходящего?

Александр Булгаков: Казалось бы, этот день должен был врезаться мне в память во всех подробностях. Но вот прошло уже шесть лет с того памятного события, а я ловлю себя не мысли, что в памяти остались только отдельные картины, причём, выполненные широкими мазками, без излишней детализации и прорисовки.

Помню, как сижу на работе за компьютером, и как комната начинает быстро наполняться светом. Первые секунды показалось, что из-за туч выглянуло солнце, но вскоре это ощущение пропало – комнату затопил яркий свет, гораздо более яркий, чем солнечный.  Свет был такой силы, что пробил не только веки зажмуренных глаз, но и руку, прикрывающую глаза. На какой-то миг перед моим взором предстали кости кисти руки (как на рентгеновском снимке, только кости – тёмные, а фон – розовый). Не помню – сколько это продолжалось, источник света быстро перемещался, но вскоре всё стало, как и прежде, за исключением дымного следа в небе (как от самолёта, но более густого).

Выскакиваю на лестничную площадку – оттуда дымный след лучше виден. Окна на лестнице низенькие, высотой примерно от голени до уровня груди. Чтобы лучше рассмотреть – приходится нагибаться. Только выпрямляюсь, как стекло разлетается вдребезги. Этот момент я вижу, будто снятый скоростной камерой, и впоследствии прокручиваю в памяти вновь и вновь. Вижу, как поток осколков стекла, фрагментов оконного переплёта и пыли (хорошо, что ещё не выше уровня груди) устремляется с улицы внутрь помещения. Причём отчётливо вижу, как фронт этого потока, медленно клубясь, продвигается от окна вглубь лестничной клетки. Будто в замедленной съёмке вижу, как стоящий сбоку от меня спиной к окну работник нашего же завода Т., инстинктивно склоняется и втягивает голову в плечи, а мутный поток обтекает его со всех сторон. Следующая картинка: мы с Т. стоим среди осколков стекла и ошарашено смотрим друг на друга. Это только потом, гораздо позднее, пришло осознание, как мне крупно повезло выпрямиться за секунду до воздушного удара и избежать порции осколков прямо в лицо.

Спешу вернуться на рабочее место. Миновав тёмный коридор (освещение повсюду отключилось) застаю следующую картину. Пол и столы покрыты фрагментами рухнувшего подвесного потолка, пылью и осколками штукатурки. Недавно установленные пластиковые окна, в отличие от древних окон с деревянным переплётом на лестничной клетке, в основном остались целы, но стёкла в некоторых местах треснули, а рамы перекосились. Под столом верещит источник бесперебойного питания, но компьютер работает, а над моим стулом, как раз в том месте, где могла находиться моя голова, висит, покачиваясь на проводе, потолочный светильник. Так что в этот день мне дважды крупно повезло – видать, кто-то крепко молился за меня. 

Выключив компьютер, выхожу на улицу. Во дворе толпятся растерянные заводчане и обсуждают случившееся. Люди, в большинстве своём, – простые и от философии далёкие, но рассуждают, сами того не подозревая, следуя методологическому принципу «бритвы Оккама» – не множа сущностей без необходимости, и метеорит, как объяснение наблюдаемого явления, – совершенно в их разговорах отсутствует. И в самом деле, кто в здравом уме поверит, что камень может взорваться? Разрушиться – да, может, но, чтобы ещё при этом с выделением такого огромного количества энергии… Это уже потом, когда из озера Чебаркуль достали нечто, представленное вниманию широкой общественности, как фрагмент метеорита, сомневаться в официальной метеоритной версии стало моветоном. А тогда лично я склонялся к версии взрыва боекомплекта на борту военного самолёта (уж больно их много над городом тогда разлеталось). Тем более что оставшиеся в небе после пролёта метеорита две густые параллельные дымные полосы так походили на инверсионный след, оставляемый самолётами. Ещё лучше бы объяснило происшедшее версия об аварии летательного аппарата с ядерной энергетической установкой (современный проект «Буревестник»), но о существовании подобного аппарата широкие массы в то время не подозревали.

Проведя некоторое время в таких рассуждениях на свежем воздухе, я наконец-то догадался позвонить домой, однако соединиться не удалось. То ли сеть был перегружена, то ли ударная волна повредила что-то в системе сотовой связи. Толпа во дворе была предоставлена сама себе, начальства нигде не наблюдалось, и потому самовольно покинув территорию предприятия, с чистой совестью устремляюсь домой, благо, никто этому не препятствовал. Жил я всего в десяти минутах ходьбы от работы, но за это время успел заметить парадоксальность разрушений в прилегающем к предприятию жилом фонде.  Всегда считал, что фронт взрывной волны однороден, а предел прочности конструкций здания более-менее однороден. Поэтому, увидав, что взрывная волна, словно она была наделена собственной волей, выбила одни стёкла и пощадила другие – очень удивился. Причём недавно установленное окно новомодной пластиковой конструкции могло быть разнесено буквально вдребезги, а расположенное в непосредственной близости более древнее окно с деревянной рамой – совершенно не пострадать.

Когда пришёл домой, то сразу же попытался выяснить, как комментируют обстановку те, кому это положено по должности. Однако по телевизору все передачи шли в обычном режиме и никакими экстренным выпусками новостей, как следовало бы ожидать, не прерывались. Надежда, что радиоточка будет более оперативным источником информации – то же не оправдалась. Глядя на царящее по всем каналам веселье и бесконечно жизнерадостную рекламу, чувствовал себя обманутым и покинутым. Становилось жутко от мысли: на что мы были бы обречены при более серьёзных разрушениях. Интернет тоже мало чем помог – только нагнетал обстановку сообщениями в духе, что Челябинск разрушен и лежит в руинах.

Выяснив, что единственный ущерб – разбитое стекло балконной двери, а домашние, хотя и испуганы, но совершенно не пострадали, – решил вернуться на работу. Не успел дойти до рабочего места, как столкнулся со своим непосредственным начальником – заместителем главного инженера Р., с которым на повышенных тонах обменялись мнениями по поводу соблюдения трудовой дисциплины применительно к текущей ситуации.  Особых для меня последствий это общение, к счастью, не имело, так как Р. был старый производственник и человек здравомыслящий, чего нельзя было сказать о главном инженере К. С ним по поводу правомочности оставления рабочего места в условиях, когда жизни и здоровью угрожает опасность, вступил в дискуссию работник завода Ш. Отсутствие его на рабочем месте руководство квалифицировало как прогул и в последствие уволило.

 Лада Баумгартен: Каковы вообще последствия от произошедшего? Почему-то мне кажется, как это у нас обычно бывает, – пошумели, погалдели, пока тема свежачок, и быстренько забыли… Или я ошибаюсь?

Александр Булгаков: Нет, вы не ошибаетесь. К сожалению. Было планов громадье, нацеленных на повышение туристической привлекательности области, но в сухом остатке осталась только небольшая памятная стела, установленная возле места падения самого крупного фрагмента на берегу озера Чебаркуль, да память очевидцев, которая со временем всё более слабеет.

Может показаться, что причина такого забвения в том, что материальных свидетельств, которые своим существованием напоминали бы о происшедшем событии, не осталось: разбитые окна оперативно застеклили (всё-таки не май месяц был на дворе), а самое крупное повреждение – рухнувшую стену склада концентратов Цинкового завода восстановили краше прежней. Воронки от падения и той не осталось (я, конечно, понимаю, «Челябинская область – край тысячи озёр», но чтобы так удачно попасть – это провидению или кто там за него – уж очень постараться надо было). Всё, что осталось челябинцам на память, – чистые воздуховоды вытяжной вентиляции в жилых домах. Ударом воздушной волны из них вымело всю пыль и мусор, что копились там десятилетиями (правда, внутрь помещений).

Но думается, дело заключается в нашем нежелании вспоминать. В психологии этот механизм хорошо известен и носит название – вытеснение (подавление, репрессия). Появление в небе Челябинска неожиданного гостя заставило осознать, что окружающий нас мир хрупок и непредсказуем. Для современного человека, воспитанного на вере во всемогущество технического прогресса и торжество человеческого разума, мысль о том, что отнюдь не всё находится в его власти, – оказалась непереносима. Вместо того чтобы обратить внимание на свой внутренний мир и пересмотреть отношение к жизни, мы пошли по пути требующего гораздо меньших затрат духовной энергии – просто вытеснили на периферию сознания все события 15 февраля 2013 года.

Всё выше сказанное относится, прежде всего, к особенностям восприятия этого уникального события на уровне обычного человека. По поводу странной отстранённости государственных структур у меня не будет никаких комментариев, так как логика их действий порой не укладывается в рамки общечеловеческой. Единственно, что предположу: может быть, дело в том, что разрушения в Челябинске, вызванные падением метеорита, официально не признаны чем-то из ряда вон выходящим. По поводу отсутствия у этого явления статуса экстраординарного – это не моё досужее мнение. Когда работник нашего завода Ш. (о нём я упоминал ранее) обратился в судебные инстанции о признании его увольнения незаконным, то эту судебную тяжбу он проиграл. Решающую роль в этом противостоянии, насколько я понял, сыграла справка, которую по запросу ответчика предоставило МЧС. В этой справке чёрным по белому было написано, что ситуации на территории Челябинска статус чрезвычайной не присваивался.

Лада Баумгартен: Н-да… Александр, скажите, как вы думаете, а есть ли у вас миссия на Земле – какая? Или девиз, под которым вы живете и действуете?

Александр Булгаков: Несколько лет назад один человек, с которым меня связывали деловые отношения, далёкие от геральдики, предложил разработать мой личный герб. Темой этой я никогда не интересовался и согласился из чистого любопытства, тем более что в этом предложении не было никакой коммерческой составляющей, только чисто дружеское расположение – цена была запрошена чисто символическая. Я согласился и не пожалел – это был чудесный способ взглянуть на историю своего рода с несколько необычного ракурса. В результате получился герб рода Булгаковых. Не буду разъяснять его символику, скажу лишь, что на нём присутствует девиз, в котором я попытался выразить то, что, на мой взгляд, объединяет три поколения моей семьи по мужской линии и, надеюсь, будет служить образцом для подражания моим сыновьям.

На ленте, располагающейся в нижней части герба, помещён девиз: «СЛОВОМ И БЛАГОДЕЯНИЕМ». «Слово» я поместил в девиз потому, что, на мой взгляд, как отца, так и деда связывали с ним особые отношения.

Дед в своё время учился в аспирантуре на кафедре китаистики Ленинградского Восточного института им. Енукидзе, впоследствии был партийным работником, работал зав. отделом агитации и пропаганды в обкоме, а после выхода на пенсию – директором школы. Так что Слово было его профессиональным орудием труда.

Отец по роду службы, на первый взгляд, со Словом никоим образом не был связан. Однако в бытность его работы директором одного из предприятий в системе исправительно-трудовых учреждений, от осужденных, которых он почему-то называл «жуликами», – заслужил кличку «Макаренко». На провинившихся «жуликов» никогда не ругался и не повышал голоса. Но всегда находил слова, воздействовавшие на совесть проштрафившихся, что те, по их собственному признанию, предпочли бы беседе с ним более грубые, но привычные способы воздействия. А с контингентом отец общался не простым, который трудно было чем-то пронять, – исправительное учреждение было строгого режима, многие отбывали срок за весьма серьёзные преступления и были судимы уже не однократно. Коснулось Слово и меня тем, что даровало счастье попробовать себя в литературном творчестве.

Лада Баумгартен: А как семья относится к вашему литературному увлечению?

Александр Булгаков: Если коротко, то мама, жена и те из родственников, которые знакомы с плодами моего литературного увлечения, относятся к нему положительно. Льщу себя надеждой, что, может быть, даже и гордятся, как и я в свою очередь горжусь своим троюродным дядей Львом Альтмарком: членом Союза писателей Израиля и Интернационального союза писателей (Россия). Хотя оперативно отслеживать его творчество бывает несколько затруднительно – он в Беер-Шеве, а я – в Челябинске, но пытаюсь ознакомиться со всем, что выходит из-под его пера и принимаю близко к сердцу все его жизненные и творческие обстоятельства.

Младшего же сына Ивана моя литературная деятельность напротив, похоже, несколько напрягает. Когда ему предлагали предоставить какую-нибудь работу на конкурс сочинений, то я, каюсь – грешен, достаточно настырно лез со своей помощью. В результате получалось нечто, несколько отличное от того, что вышло бы у него без моего вмешательства. В лучшую, как мне кажется, сторону, так несколько раз эти плоды коллективного творчества занимали первые места на различных конкурсах. Мальчик он не глупый и самокритичный, поэтому славословия в его адрес по поводу этих первых мест его крайне смущают.

Другое дело, что моя активность в исследовании истории семьи, которая дала начальный импульс моему литературному творчеству, не у всех родственников находит понимание. Порой приходилось слышать: «Зачем тебе это надо?», «Не надо прошлого ворошить», «Надо жить сегодняшним днём» и тому подобное. Переубедить никого не пытаюсь, так как в данном случае не могу вслед за Платоном сказать: «Сократ мне друг, но истина дороже», – признаю, что моя страсть к выявлению истинных обстоятельств тех или иных событий из семейной хроники не основание вносить смуту в душу кого-либо, а родственников тем паче. Тем не менее, остаюсь при своём мнении и общеизвестной фразе: «О мёртвых ничего кроме хорошего» предпочитаю переиначенное знаменитое высказывание  Станислава Ежи Леца: «Если убрать из памяти об умершем всё плохое, то это не значит, что останется только хорошее. В результате может вообще ничего не остаться».

 

Логин

Забыли пароль?