Дина Ратнер, член Союза писателей России и Израиля. Победитель Питчинга для писателей (2019 год). Живёт в Израиле.
Лада Баумгартен: Дина, мне хочется поговорить о вас, как о человеке и личности. Не скрою, что проштудировала ваши произведения и лекции, доступные в интернете, возможно, что с какой-то стороны они и приоткрывают завесу о вас, но все-таки большинству читателей, в частности кому мы хотим представить нашу беседу, ваше имя не так известно. В общем-то, тут нет ничего удивительного, вы – писатель ищущий, я бы сказала – духовный, глубинный, а это не для массового потребителя. И не потому, что я занижаю оценку современного читателя, просто таковы реалии, люди в большинстве своем склонны при выборе той же литературы искать больше развлечений, чем умных мыслей. Но вначале я хочу обратиться к вашему детству. Вы родились в Одессе. Знаю, что вы с семьей были эвакуированы – это связано с депортацией евреев Советской властью или то была добровольная эвакуация? Я понимаю, что вы были малы, но я так же в курсе того, что в отличие от других народностей, всё, что когда-либо происходило или происходит в еврейских семьях, передается от родителей детям. Я читала и про холокост в Одессе, осуществленный румынскими войсками. Когда было расстреляно или сожжено заживо по примерным подсчетам 25-34 тысяч одесситов. Пострадали ли ваши родные и близкие в этой бойне, или судьба благоволила вашей семье? Ваши воспоминания о военных годах…
Дина Ратнер: Родилась я в Одессе в 1938 году, эвакуировалась на последнем уходящем из Одессы пароходе, город уже бомбили. Перед нами отплыл большой новый пароход «Ленин», куда мы не смогли попасть. «Ленин» наскочил на мину и все, кто был на нем, погибли. Бабушка рассказывала, что мы стояли на палубе, видели тонущих людей и не могли им помочь. Капитан нашего корабля приказал привязать детей к взрослым и в случае, если в корабль попадет бомба – над нами летали немецкие самолеты – всем прыгать в воду. Так и стояли на палубе с привязанными детьми пока не доплыли до Новороссийска, где старый капитан признался своим пассажирам, что не надеялся добраться до берега на своей старой посудине.
Я с бабушкой и брат с мамой – такое у нас было разделение семьи по сходству души – оказались на другом от Красноярска берегу Енисея, в деревне «Шанхай», где был гидролизный завод, на котором делали спирт из древесных опилок. Мама работала на том самом заводе чуть ли не сутками. Помню черноту ночи за окном, тлеющие красные угли в железном корыте – их бабушка выгребала из печки, чтобы тепло не уходило в трубу. Мы с братом сидели возле корыта, грели руки над горячими углями и слушали бабушкины рассказы о выходе евреев из Египта. Представляя себя среди бредущих в пустыне без воды и хлеба людей, решила: лучше умереть в дороге, чем вернуться в рабство, где фараон убивал младенцев только за то, что они родились у евреев.
Помню страшный голод, бабушка делила свою пайку хлеба мне с братом, а сама ела собранные на помойке очистки. Помню – я ходила в маленький дощатый магазин, куда привозили повозку с хлебом, хлеб быстро расхватывали, но оставался запах, стояла и нюхала. Как-то по карточкам нам выдали длинную черную рыбу, должно быть, то был угорь. Бабушка отдала её изумленной такой щедростью соседке, объяснив, что евреям запрещено есть рыбу без чешуи. Тогда же поняла: есть что-то важнее голода. Помню весной, когда начинался ледоход, огромные в человеческий рост глыбы льда на берегу Енисея. Солнце пригревало, и сплошной лед становился сосульками, стоило прикоснуться, и глыба рассыпалась с мелодичным звоном. Нетерпение, с которым ждала, когда, наконец, пойду в школу, обернулось страхом – местные мальчишки называли жидовкой и били за то, что «жиды Христа замучили».
Лада Баумгартен: Помните ваши чувства, когда прозвучало слово ПОБЕДА в мае 45-го? Что вам больше всего запомнилось в этот день?
Дина Ратнер: Помню солнечный день ПОБЕДЫ, понимала, что нужно радоваться, но…, но меня больше занимали инвалиды войны; чувство вины перед безногими парнями, которые, отталкиваясь руками от земли, ездили на дощечках с роликами. Чувство вины осталось с детства и появляется всякий раз, когда вижу обездоленного судьбой человека. Ничего не изменилось после победы на том месте под Красноярском; люди продолжали пить спирт, который делали на местном заводе из опилок, и рано умирали. Начали спиваться даже чопорные аккуратные немцы; их выселили в нашу глухомань из Поволжья.
Лада Баумгартен: После войны вы оказались в Москве, а почему именно там?
Дина Ратнер: Мы выбрались из того гиблого места только потому, что после войны было постановление правительства о том, что воевавший на фронте имеет право вызвать к себе, где бы он ни жил, своих близких родственников в случае, если их дом разрушен во время бомбежки. Наш дом в Одессе разрушен, возвращаться было некуда, и мамин брат Ефим – он же Хаим, прошедший всю войну от солдата до капитана и получивший высшие награды, вызвал нас к себе – в Москву. Два других маминых брата погибли, один сгорел в танке, другой – летчик – погиб при первом же вылете. Был убит и мамин отец с семьей старшего сына в селе Сиваковцы недалеко от Жмеринки. Их долгое время прятали соседи, и уже перед концом войны выдал украинский мальчик-сирота, который рос у дедушки в доме. Должно быть, мальчик не понимал, что делает, а может, его подкупил местный полицай.
После войны мы получили письмо, из которого узнали, что долго земля шевелилась на том месте, где расстреляли наших родных. Дядя Ефим про войну не рассказывал, только однажды обмолвился, что когда им – солдатам – на неделю выдавали порцию масла, то все съедали его сразу; никто не знал – останется ли в живых до завтра.
Помню, повел он меня в Москве в зоопарк, и помню ощущение трагизма при виде запертых в клетках животных; они смотрели грустными человеческими глазами. В 1951 году, когда мы оказались в Москве, евреев на работу не брали, должно быть от того, что именно тогда набирала силу кампания против «безродных космополитов». После долгих мытарств мама, наконец, устроилась на подмосковную нефтебазу, далеко от железнодорожной станции. То ли там очень нужен был специалист, мама – инженер-теплотехник, то ли директор не был антисемитом. Помню там – в рабочем поселке – был длинный, осевший в землю, старый барак, куда привезли вербованных из деревень девушек. К ним ходил тщедушный Васька-шофер. Девушки наперебой старались ему потрафить, купить «чекушку». Дрались из-за него. Однажды ночью он пьяный уснул на дороге и его задавил грузовик.
Девушки одна за другой рожали от него детей, по очереди какая-нибудь из них оставалась с младенцами, остальные выполняли на кирпичном заводе ее рабочую норму. По воскресеньям мылись, накручивали бумажные бигуди и пели: «Ой, да ты не стой, не стой на горе крутой, ой да ты не жди, не жди добра молодца…» И я чувствовала себя виноватой в том, что не придут погибшие на фронте добры молодцы.
Лада Баумгартен: Когда и как начался ваш путь в качестве литератора? Ведь после школы вы учились на строителя, верно?
Дина Ратнер: В том месте, где грязь поднималась выше резиновых сапог, а в школьной библиотеке была только одна толстая книга «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, иногда в клуб – своеобразную землянку – привозили фильмы. Была потрясена фильмом Филини «Ночи Кабирии», из которого узнала, что счастье и несчастье человека не зависят от его стараний, ума и души. В обстановке, где окном в мир были всего лишь кинофильмы, я только и могла мечтать о том, чтобы стать артисткой.
В институт Кинематографии на актерский факультет меня не взяли. Девочка-одноклассница поступала в техникум «Общественного питания», ну я и пошла с ней за компанию. В техникуме, который обыгрывает Геннадий Хазанов, оказалась самым бездарным студентом. Всемогущий шеф-повар в ресторане, где мы проходили практику, понял мою отчужденность от поварского ремесла и, будучи садистом, заставлял меня одну из всей группы заниматься бессмысленным трудом – на деревянной доске тяжелым ножом рубить муку. Вот тогда-то от отчаянья я и поступила в строительный институт.
По окончанию работала на киностудии имени Горького в должности инженера по вентиляции. Слесарь и электрик, которые были в моем распоряжении, не слушались меня; я их все время искала по чердакам, где были вентиляционные установки, а когда, наконец, находила, то была так рада, что и не ругала.
Свободного времени после работы для чтения книг не оставалось, и я ушла в школу при ПТУ (производственное техническое училище) преподавать физику. Три дня работала и три дня – свободных, тогда была шестидневная рабочая неделя. Ученики – подростки из неблагополучных семей – сплошная безотцовщина, хорошо, если мать не пила. На уроках дрались, ругались. Не могла с ними сладить, и тогда стала им читать книжки, начала с «Гадкого утенка» Андерсена. Мальчишки притихли, должно быть почувствовали себя тем гадким утенком, который превратится в прекрасного лебедя. Так и проходили наши занятия – половину урока учим физику, половину – читаем.
Когда пришел инспектор из ГОРОНо проверять успеваемость, оказалось, что знание физики на высшем уровне по сравнению с другими предметами. Ученики боялись меня подвести и потому старались – были активными, тянули руки, наперебой хотели ответить на тот или иной вопрос.
Лада Баумгартен: А потом вы оказываетесь в Тбилиси. Ваши рассказы об этом городе, да и вообще о Грузии, очень проникновенны, пронизаны необыкновенной теплотой и душевностью. Мне показалось, когда мы с вами встретились в Тбилиси уже в 2018 году в рамках литературных встреч нашей гильдии писателей с союзом писателей Грузии, что вы даже изменились. Вы просто светились. Что для вас Грузия, Тбилиси? Наверняка у вас есть и, может быть, даже не одна история, связанная с личными переживаниями на грузинской земле. Расскажите, пожалуйста, о вашей связи с этой достопочтимой землей.
Дина Ратнер: В процессе работы с подростками увлеклась психологией и хотела поступить в аспирантуру Института Психологии педагогических наук, где уже сдала кандидатский минимум. В это же время случайно прочла книгу философа А. Н. Илиади «Природа художественного таланта» и решила, что философия, в отличие от психологии, дает больший простор воображению, ибо не ограничивается психофизиологической природой человека, а поднимает нас к Богу. Я – не религиозная, но верующая с ощущением должного, а именно – человек живет перед лицом Бога и не должен идти на компромисс. Одним словом, оставила Институт Психологии, где меня брали в аспирантуру, ушла в сторожа и стала запоем читать философов. Всё бы хорошо, если бы не презрение дочки по поводу моего низкого социального статуса и бедности: 60 рублей – зарплата сторожа и 25 – алименты. Ну да, наверное, и дочку можно понять.
В библиотеку при Академии Общественных наук приходила первая, в читальном зале еще было холодно от открытых ночью форточек. Спустя пять лет написала диссертацию на тему: «Индивидуальность писателя и творческий процесс», где исследовалась роль бессознательных психических процессов в творческом мышлении. Но…, но не знала, что тема бессознательного на философском факультете Московского Университета, где всё рассматривалось с точки зрения марксистско-ленинской методологии, не проходит. Защитилась через несколько лет в Тбилисском университете после устроенной грузинами первой и единственной в Советском Союзе международной философской конференции на тему – «бессознательное». Моя тема случайно совпала с темой конференции. Грузины боялись, что ВАК – Высшая Аттестационная Комиссия в Москве «зарубит» мою диссертацию и дали два дополнительных оппонента. Один из них с характерным грузинским акцентом сказал: «Если женщин такой умный, что должен делать мужчина?» То был самый большой комплимент в моей жизни. Когда дело дошло до оформления документов, секретарша на кафедре, увидев мою растерянность, спросила: «В чем дело?» Я сказала, что у меня плохая анкета: «Еврейка и не член партии». Философ в Москве не мог не быть членом партии. Именно по причине анкетных данных долго оставалась в сторожах, работу находила, но когда заполняла анкету – отказывали.
Секретарша рассмеялась, сказала, что у них ректор беспартийный, а евреи – князья. Тогда же узнала историю евреев в Грузии – то была единственная республика в Советском Союзе, где не было антисемитизма. Опять же гуманитарная культура Грузии схожа с основными положениями иудаизма, сходен и язык – в иврите и грузинском, согласно академику Н. Марра, тысяча одинаковых корней. Об этом я писала в статье «Евреи в Грузии». Писала и о неожиданно появившихся друзьях: об Эрломе Ахвледиане – журналисте и о Тамаре Кукава – первой в Грузии женщине-академике, будучи одним из моих оппонентов, она сказала: «Читала вашу диссертацию как роман». Эрлом и Тамара – уже в лучшем мире, но остались их работы; в частности – Эрлом написал лучший сценарий фильма о Пиросмани, а Тамара перевела «Метафизику» Аристотеля с древнегреческого на грузинский язык.
Лада, на вопрос: «Когда и как начался путь в литераторы», отвечаю: начался во время сидения в ночных сторожах. То была замечательная работа, я о ней писала в повести «В поисках бочки Диогена». Сидишь один в запертом помещении и читаешь, вспоминаешь, пишешь. Я интроверт – ориентирована на внутренний, а не на внешний мир; долго изживаю впечатления, чувства. Писание не освобождает от негативных эмоций, а поднимает над ними.
Лада Баумгартен: Дина, что для вас вера?
Дина Ратнер: Сколько себя помню, не покидает ощущение, что живу перед лицом Бога. Должно быть, заимствовала это чувство у бабушки, а может, врожденная данность. Достоевский говорил: «Не бывает еврея без Бога». Если и случилось сделать что-либо неправедное, то это по незнанию. В Израиле, при знакомстве с еврейской историей, сознание диалога со Всевышним усилилось. Нечто подобное можно сказать и о русских классиках. Для Ивана Бунина земля Израиля – память о прошлом, которое неотделимо от настоящего, вечный диалог Бога и человека. Бунин же пророчествовал о том, что евреи снова соберутся на своей земле. Лев Толстой искал в иудаизме, Святом Писании ответ на общечеловеческие вопросы о смысле жизни. Антону Чехову близки еврейские законы справедливости, добра и философия Экклезиаста, где «всё возвращается на круги своя». Об этом я рассказывала аспирантам Литературного института в Москве, куда меня взяли на работу по причине отсутствия других специалистов о «бессознательном» в творческом мышлении. В результате многие из слушателей перестали быть антисемитами. Из чего можно сделать вывод: причина антисемитизма в незнании теологии иудаизма.
Лада Баумгартен: А что вы посоветуете тем, кто только-только встал на путь познания себя? Ведь, как часто бывает, осознав, что жизнь перестала отвечать нашим ожиданиям, мы пытаемся вступить на путь перемен. Но ведь невозможно изменить что-то в себе, не поняв сначала, кто ты есть на самом деле? А как понять? Как прийти к себе самому – тому настоящему? Как постичь, как устроена твоя собственная жизнь, какие факторы оказывают на нее влияние, какие в ней встречаются парадоксы и дилеммы и каким образом возможно обрести цель и смысл в своем существовании? С другой стороны – а нужно ли искать смысл жизни? «Если человек задумался о смысле жизни, значит, он серьезно болен», — так считал никто иной, а известный психоаналитик Зигмунд Фрейд.
Дина Ратнер: На вопрос: «Что бы посоветовала тем, кто только встает на путь познания себя» я в некотором смысле ответила книгой: «Творчество – поиски Бога – поиски себя», где рассматривала становление личности, мировоззренческие установки в зависимости от врожденных особенностей, характерологических данных и социального окружения. Если человеку не грозит беспросветная нищета, можно позволить себе роскошь быть свободным. В Святом Писании сказано: «Иди человек туда, куда влечет тебя сердце твое». Выбор ограничен, если исходить из положения, что бытие определяет сознание. Можно и наоборот: сознание определяет бытие; тогда наши возможности значительно расширяются. Последнее слово за нашим индивидуальным предпочтением: изобретать ли вечный двигатель, искать философский камень, или найти себя с помощью художественного осмысления жизни – искусства. Что бы мы ни выбрали, важно поставить перед собой высокую цель – легче жить со сверхзадачей. Отправляясь в путешествие, Колумб поставил перед собой сверхзадачу – отыскать рай для изгоняемых из Испании евреев, а нашел Америку – тоже неплохо.
Лада Баумгартен: И еще не могу не спросить в заключение нашей беседы – вы член Международной гильдии писателей, скажите, пожалуйста, чем вас привлекла наша организация?
Дина Ратнер: Лада, я замкнутый человек – по гороскопу – рак – рак отшельник. Общаюсь мало, выползаю на свет из своей норы редко. Например, о конференции в Грузии узнала случайно от своего соседа и вашего лауреата Ханоха Дашевского, куда он и собирался с супругой. Конечно, обрадовалась побывать в Тбилиси, где у меня друзья. На конференции среди пишущих людей было ощущение комфорта и востребованности. Там же познакомилась с родственной по духу писательницей – Миланой Гилически, за что отдельное спасибо. Спасибо за интерес к моей прозе и к исследованиям эстетико-психологических механизмов творческого мышления.